«Собравшись с покидавшими его силами и стараясь сохранить на лице достойное выражение, Итидзо погрузил вакидзаси в себя чуть ниже диафрагмы и сделал вертикальный разрез до пупка. Когда меч дошел до горизонтальной черты, Итидзо неожиданно покачнулся и начал заваливаться на спину. Младший сын Кихэй вскочил на ноги и бросился к отцу, чтобы поддержать его, но Итидзо нашел в себе силы оттолкнуть сына левой рукой. Кихэй отступил в сторону, а Итидзо оскалился и поднес вакидзаси к своему горлу. Однако в этот момент силы все же оставили его, и он выронил меч из окровавленной руки. Голова его опустилась на грудь, и отважный самурай наконец замер. В течение нескольких секунд его сыновья были уверены, что он мертв, однако Итидзо вдруг зашевелился, с трудом поднял голову и настойчиво посмотрел на старшего сына Итоку. Губы его задвигались, но никто из сыновей не мог разобрать ни слова. И все же Итоку знал, о чем просит его отец.
Оттолкнув попытавшегося остановить его среднего брата, он поднялся с парадной циновки, подошел к сидящему у раздвижной двери отцу, встал позади него и вынул свой боевой меч. Итидзо тем временем попытался еще раз начертить на полу перед собой изречение «фу-дзи». Нарисовав окровавленным пальцем первый иероглиф, он снова замер. Итоку с поднятым над головой мечом тоже застыл как изваяние. Ему казалось, что отец расстроится, если не допишет свое любимое изречение. Ожидая, пока Итидзо придет в себя, Итоку изо всех сил старался прогнать со своего лица выражение печали. Если бы отец заметил его, он воспринял бы это как отказ, причиной которого могло быть только недостаточное искусство владения мечом. Для воина это было бы бесчестьем.
Наконец Итидзо пришел в себя и начертал последний иероглиф. Итоку вздрогнул и подумал о том, что отрубленная голова ни в коем случае не должна покатиться по полу, иначе это будет позор для него, как для кайсяку, избранного помощником при совершении харакири. Он слишком любил своего отца, чтобы теперь так подвести его.
Итоку размахнулся еще раз и мысленно провел в воздухе плавную дугу, по которой должен был скользнуть его меч, прежде чем лезвие коснется безвольно поникшей шеи отца. Лучше всего было бы не отрубать голову до конца, а сделать так, чтобы она повисла на последнем лоскуте кожи, но такое было под силу лишь настоящему кайсяку. Старший сын Итидзо впервые в своей жизни выполнял эту роль.
Когда Итоку размахнулся в третий раз и уже был готов нанести разящий удар, со своей циновки вдруг вскочил его брат Тасаэмон. Он что-то закричал и бросился к Итоку. Тот от неожиданности отступил на один шаг. Лезвие меча из-за этого движения проткнуло бумажную загородку у него за спиной и замерло рядом с лицом его матери, неподвижно стоявшей в соседней комнате. Тасаэмон упал на колени перед отцом и начал лихорадочно отстегивать его катану.
В одно мгновение покрывшись холодным потом, Итоку понял, что едва не совершил роковую ошибку. Ни при каких обстоятельствах кайсяку не должен пользоваться своим мечом. В случае, если удар окажется неудачным, вина за это ложится на меч владельца.
Взяв из рук брата катану отца, Итоку решительно размахнулся, и в следующую секунду голова Итидзо аккуратно, как в чашу, упала в его собственные колени. За бумажной стеной прошелестел легкий вздох.
Так окончил свой путь наш предок доблестный самурай Миянага Итидзо, решивший разделить свой нежданный позор с теми, кого он любил».
