– Елисей, а почему ты прятал от нас этот бриллиант, если не секрет конечно? – спросил Приблудин, покачивая в ладони бокал коньяка.
– Никаких секретов, Герман Оскарович. Забава очень занятая девушка, и едва смогла вырваться со съёмок.
– Съёмок? – удивился мужчина. – Она модель? Не удивлен, не удивлен, – удостоил меня восхищенным взглядом и пригубил янтарной жидкости.
– Фотограф, – поправил Елисей, и я, уловив в голосе прорезавшиеся ехидные нотки, пнула его под столом. – Вы бы видели ее работы, – я натянула на лицо самую скромную улыбку, а сама со всей дури вдавила каблук в ласту разболтавшегося муженька. Он повернулся ко мне, как ни в чем ни бывало, и спросил, – Как называется твой стиль, любимая? Современный экспрессивный барокко?
– Именно, любимый, – сквозь улыбку прошипела я в ответ, бросая недвусмысленные взгляды, чтобы он заткнулся. Хрен там.
– Вам обязательно стоит посмотреть ее работы. Они настолько пропитаны откровенными эмоциями, что сам начинаешь чувствовать их всем телом. Такая страсть, желание, отрешенность от мира. А модели у нее – обыкновенные люди. Со своими недостатками, настоящие. Такая дикая концентрация чувственности, что не передать словами.
– Может, вы как-нибудь покажете их? – спросила Анна Сергеевна. – Я очень люблю современное искусство и с превеликим удовольствием заехала бы к вам в студию поболтать и посмотреть, милая моя. Где она находится? Наверное, где-нибудь в центре? О, я обожаю все эти творческие мастерские. Герман, помнишь тот уютный чердачок Лаврушкина? Прелесть, просто прелесть! Забава, теперь вы просто обязаны нас позвать! Я уже горю от нетерпения все увидеть своими глазами!
– Я бы с удовольствием, – пролопотала я в ответ, краснея – ладонь Елисея опустилась мне на колено и, сжав, приподняла, чтобы высвободить вдавленную в пол туфлю, и потом опустила. – Вот только у меня нет студии.
– Как же так, моя милая? Неужели Елисей не может снять для вас какой-нибудь уголок? Елисей! Это не делает тебе чести!
– Я бы с радостью, Анна Сергеевна, но Забава предпочитает снимать дома у моделей, и, хоть мне это не нравится, ничего не могу поделать и тем более переубедить. Вдохновение – очень тонкая субстанция.
Я опустила руку под стол и стала по одному разгибать пальцы, так и не выпустившие мою коленку. Елисей лишь немного ослабил свою хватку и с вдохновением, о котором только что говорил, продолжал сдавать меня с потрохами, не говоря ни слова прямым текстом. И выходило, что я чуть ли не самый замороченный по своим закидонам фотограф в мире.
Ну да. Конечно же так и есть. И свет я выбираю естественный, и ракурс, и камеру ставлю так, чтобы модели не стеснялись. Все так. Только убери свои грабли!
Наши пальцы воевали, отталкивая друг друга, пока Елисей не провел одним по коленке. Случайно или нет, не знаю. Только от ощущения затрепетавших в животе бабочек я замерла, с силой придавливая его ладонь, и тут же, осознав, что делаю только хуже, отдернула обратно. Мои уши вспыхнули огнем, и естественно это заметили все сидящие за столом.
– Милочка моя, не стоит стесняться, когда говорят о вашем творчестве. Я вообще удивлена, что Елисей так увлеченно о нем рассказывает. Обыкновенно мужчины только и могут, что говорить о делах.
– Просто… просто я с ним так и познакомилась, – выдохнула я пересохшим губами. Схватила бокал и сделала жадный глоток, – Сфотографировала украдкой, а он заметил и подошёл. Да, Пупсик?
