– Если хотите еще – милости прошу, только наливайте уж впредь сами. Вон там все найдете. – Он небрежно махнул рукой в сторону шкафа. – Но сначала позвольте послушать что-нибудь ваше. Вы ведь и за этим сюда пришли?
Вася кивнул.
– Ну, вот и извольте, с удовольствием послушаю, совет дам, а, может, и сам чему-то поучусь. – Поэт усмехнулся.
Ну вот, приехали. Вася нервно потеребил в руках пустой бокал. А что же прочитать-то? Стихи он какие-то помнил из школьной программы, но, как ни парадоксально, они были именно Пушкина. Да-да, Александра Сергеевича, который сейчас сидел пред ним собственной персоной и отхлебывал маленькими глотками вино из бокала.
– Ну, что же вы? – нетерпеливо спросил хозяин кабинета. – Али забыли? Это нормально. Я, когда начинал, тоже все записывал и по бумажке читал друзьям. Даже на экзамене в лицее перед стариком Державиным тоже листочек был – на всякий случай. Знаете, как волновался? Ужас! Но, признаюсь, это был один из лучших моментов в моей жизни. Как сейчас помню. – Он закрыл глаза, мечтательно задрал подбородок и произнес:
Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем зажжены.
Вострепещи, тиран! Уж близок час паденья!
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
За Русь, за святость алтаря.
Тишина повисла в кабинете. Вася смотрел на гения во все глаза, даже рот приоткрыл. «Жалко, что нет диктофона», – вдруг почему-то подумал он. Между тем поэт отхлебнул из бокала, посмотрел на Васю, и, увидев выражение его лица, засмеялся.
– Проснитесь, сударь! – воскликнул он.
Вася вздрогнул, и бокал чуть не выпал из его рук.
– Меня вы послушали – теперь ваша очередь. Жду с нетерпением. Или, может быть… – Пушкин взглянул на пустой бокал в руках Васи, поднялся со стула и направился к потайной дверце в книжном шкафу. Достал початую бутылку, подошел и наполнил Васин бокал.
– Ну, смелее! – сказал он, возвращаясь на место.
В голове вертелось какое-то «трали-вали, тили-тили», песни из мультиков, детские стишки – больше ничего. «А какого черта, – вдруг подумал Вася. – Выгонит так выгонит. Я и так уже тут увидел то, что всю жизнь буду помнить».
– Вот, пожалуй, это, – пробормотал он, посмотрел на бокал, который был полон до краев (хозяин кабинета не пожадничал), сделал большой глоток, зажмурился и выдал:
Жил на свете человек,
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Скрюченные мышки.
И стояли у ворот
Скрюченные елки,
Там гуляли без забот
Скрюченные волки.
И была у них одна
Скрюченная кошка,
И мяукала она,
Тишина повисла, можно сказать, оглушительная. Вася боялся открыть глаза, а когда все же открыл, увидел Пушкина, сидящего с выпученными глазами и открытым ртом. Бокал в его руке наклонился, и оставшееся вино тонкой струйкой стекало на пол. Так они сидели и смотрели друг на друга, как показалось Васе, целую вечность.
Наконец, поэт пришел в себя, закрыл рот, посмотрел на практически пустой бокал, вылил остатки вина на пол, взял бутылку настойки, которую наливал Васе, нацедил себе полбокала и залпом выпил. Зажмурившись, он поднес руку к лицу, и, уткнувшись длинным тонким носом в рукав, шумно вдохнул.
– Вы детский поэт, – не спросил, а констатировал он.
Вася последовал примеру гения и выпил остатки из своего бокала.
