– Не умею я так складно сказывать, как ты.
Талха улыбнулся и успокоил травницу:
– Да всё ты умеешь. Я уже представил, как верес поспевает, хоть и видел растение повсюду. А вот как снадобья делаются и как траву срезают, ни разу и не задумывался.
Успокоенная Луз вновь продолжила:
– Как стебли наливались соком, тогда срезали их вместе с листьями, цветами и складывали в жбаны. Придавливали сверху тяжестью, а из отверстия, что сбоку проделано, стекало целебное масло.
Тут травница передвинула котелок на землю, взялась тряпицей за его край и слегка наклонив, ловко сцедила снадобье в чашу. Она протянула дымящееся густое варево старцу и наказала:
– Выпей залпом.
Талха, испив глоток за глотком питье, облегченно выдохнул и откинулся на лежак. Луз участливо взяла его за руку и продолжила:
– Масло вереса тут же разливали по сосудам и в прохладные погреба отправляли, а потом везли в столицу через месяц, как масло отстоится.
– Как и в этот раз. А после я и другие торговцы прикупали вересовы снадобья и отправлялись восвояси …
Не договорив, старик резко замолчал, будто что-то важное всплыло в памяти.
– Чего случилось?
– Да припомнил событие одно, когда был в Треве, перед нападением темной армии.
Девушка пристально вгляделась во встревоженное лицо старца и терпеливо ждала, покуда он молвит о произошедшем.
– Да в соседнем дворе, в котором я издавна останавливался, какая-то полоумная бабка всё ходила, про пожарище сказывала. Невысокая согбенная старуха, а голос такой визгливый, истошный, будто до костей пробирал. Как вечер наступал, так она выходила из двора и пронзительно выкрикивала, стуча клюкой по домам.
– Кровь повсюду, кровь! Ручьями потечет багрень! Ох, вскоре пепелище вместо царства нашего окажется! Огонь пожрет всё, нету спасения от них. Видела, я всё видела!
Мне аж самому не по себе становилось. Кто-то смеялся в ответ, а несколько семей сразу уехали в пограничное селице. Долго ей вещать не пришлось, накануне празднества напали темные силы и пожгли все дотла. Думали,
старуха-то полоумная, а вот сбылись её видения.
Талха замолчал и задумчиво глядел в прошлое. Луз придвинулась ближе и, потеребив старца за руку, зашептала:
– А у нас за неделю до празднества все масло покрылось изнутри сосудов мутной слизью, а когда вскрыли несколько бутылей, словно прогорклые помои, пенилось и кукожилось оно на земле. Ни одного снадобья не осталось из нового урожая.
Старец закивал и сокрушенно заметил:
– Ох, послушали бы старуху, сколько в живых людей осталось бы!
И они скорбно замолчали, вспоминая темные дни нападения, пожарищ и смертей. Новость об излечении безнадежно больного старика облетела поселение, и местные потянулись за помощью к Луз, и потекли вновь разговоры о приближающейся напасти – темной армии. Каждый раненый пересказывал, что ему пришлось вынести во время нападения. С некоторых пор по ночам девушку стали мучать кошмары, будто она на полу в темной комнатушке и знает, что вот-вот ворвется зло. Сердце начинало болезненно сжиматься, ей хотелось вопить от страха, но из пересохших губ не вылетало ни звука. Казалось, еще чуть-чуть, и она задохнется от ужаса. Со стоном облегчения Луз стряхивала с себя бязь паутины и страха, и сразу же ей вспоминался брат.
