Стихийная терапия - страница 15

– Ты прав. – Я наконец подняла глаза на соседа. – Исповеди – дело сложное. И стыдное. Но потом, как правило, становится легче. Вот еще синяки сойдут – и вообще будет отлично.

– Синяки? – Мне показалось или я действительно уловила в его голосе предвестники надвигающейся грозы?

Джинн бесцеремонно сцапал меня за руку, задрал рукав свободного платья рубашечного покроя, в которое я вырядилась, и, увидев багрово-синие пятна на коже, зашипел сквозь зубы. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы удержать рвущиеся из груди ругательства. Наконец он выговорил:

– Под платьем так же или хуже?

Я пожала плечами.

– Прости, – тихо попросил он. – Я животное.

Глухая обреченность в голосе меня окончательно взбесила. Я поднялась из кресла, оперлась руками о столик и нависла над мужчиной.

– Знаешь что? Даже не вздумай извиняться! Ты меня вчера спас, во многих смыслах слова. Еще неизвестно, где и в каком состоянии я была бы сейчас, если бы ты не держал меня, пока я билась в истерике. Может, меня и не было бы уже, лежала бы где-нибудь на дне, а рыбы объедали бы мне лицо.

– Сильфа…

– Я тебе благодарна за наш вчерашний день! От всей души благодарна! Так что не смей нести про себя всякую хрень, понял?

Он смотрел на меня увеличившимися в размерах глазами и молчал. Наконец выдохнул и кивнул:

– Понял. Не буду. Но мне неловко от того, что я причинил тебе боль. В конце концов, не мальчик, мог бы силу дозировать. Чем загладить вину?

– Расскажи что-нибудь интересное. Уверена, у тебя есть в запасе необычные истории.

– О, легко! Мне сегодня такой странный сон приснился!

***

Если бы украшения умели говорить, они много чего интересного рассказали бы. Именно они, как правило, не только ближе всех к владельцу (за исключением, пожалуй, только нижнего белья), но и находятся на таких местах, где видят и слышат то, что не предназначено для чужих глаз и ушей. Серьгам доступны тайны, которые поверяют шепотом на ушко. Кольца на пальцах следят за всеми, даже самыми тайными и интимными движениями хозяев. А уж подвески и кулоны, которые носят на груди, особенно под одеждой, – это наперсники в прямом смысле слова.

Каждый миг находиться там, где бьется под кожей сам пульс жизни, где мощный мотор качает кровь, задавая ритм, – почетная миссия. Ощущать настроение и порывы хозяина по самому слабому изменению в пульсации, первым, иногда даже до того, как он сам поймет, – разве не сильно? Прикасаться к хозяину даже тогда, когда он не хочет ничьих больше прикосновений, когда ни одно живое существо не нужно ему, когда единственное желание – чтобы оставили в покое, – разве не важно? Быть к хозяину ближе, чем лучший друг, чем самая страстная любовница, – разве не бесценно?

Сильно. Важно. Бесценно.

И невозможно описать, что ты чувствуешь, когда в минуты раздумий, делая выбор, который может повлиять на всю дальнейшую жизнь, хозяин берет тебя в ладонь, не снимая со шнурка, и его соленый пот – единственное, что выдает нервозность и волнение, – стекает по твоим бокам, и только ты единственный в целом мире знаешь, что человек боится. Больше никому и никогда он не покажет своего страха.

Ты полулежишь на мышцах его груди, время от времени касаясь давно заживших шрамов – воспоминаний об ошибках и победах прошлого. Ты вспоминаешь их вместе с ним, особенно те, свидетелем которым был ты сам. И, как наяву, снова встают перед тобой и свист пули, прошедшей всего в нескольких сантиметрах от тебя – и от его сердца, и горячий поток соленой крови, в которой ты едва не растворяешься – так тебе казалось тогда. Ты хорошо помнишь, как царапало тебя об острые камни, когда хозяин полз, из последних сил таща на себе раненого друга, и багровые следы оставались на земле, отмечая дорогу там, где он прошел.