Сто и одна ночь - страница 12

Я чувствую себя кошкой, готовой к прыжку. Еще шаг ко мне — и я выскочу из кухни. Усилием воли заставляю себя убрать руку от шеи.

— Кто бы мог подумать, что моя Шахерезада недотрога.

«Кто бы мог подумать, что я Шахерезада!» — возмущаюсь, но язык держу за зубами — не без труда.

— Это что, заболевание? Или ты тоже не всегда была такой? — спрашивает Граф с любопытством ребенка, протыкающего лягушку соломинкой.

Была бы благоразумной — бросила бы наживку. Но сейчас я лишь очень зла.

— Это не имеет отношения к истории!

— История не увлекла меня. В отличие от вас.

— Напишите обо мне книгу? — ядовито интересуюсь я.

— Вряд ли вы интересны настолько.

В ответ я рычу — где-то в глубине себя.

Снова ловлю себя на том, что растираю шею. Хмурюсь. Обхожу Графа по наибольшему радиусу и сажусь на стул. Пора возвращаться к моей истории.

Только пару слов напоследок…

— Конечно, моя личность не настолько интересна, как ваша. Я же не притворяюсь другим человеком, чтобы рассказать всему миру чужую тайну, предварительно вывернув ее наизнанку.

— То есть, на ваш взгляд, притворяться другим человеком, чтобы украсть, — это нечто совсем иное? — будто из любопытства интересуется Граф, но я чувствую раздражение в его голосе.

Ему не нравится намек на книги, которые он пишет именно таким образом: меняет внешность и имя, втирается в доверие, увлекает, соблазняет, добирается до самых потаенных уголков души, а потом — в подробностях, с иронией, без моральных ограничений и мук совести — выплескивает все на бумагу.

Я использую паузу, чтобы отойти подальше от этой рискованной темы — и вернуться к другой, впрочем, не менее рискованной.

«Соблазни ее. Даже если вы стоите друг перед другом без одежды, у тебя все еще есть на это время. Любая женщина хочет быть соблазненной».

Глеб мчался по тропинке вдоль реки, едва различая в поздних сумерках повороты, перекаты и неровности. Туман карабкался по крутым склонам, цеплялся за выступы обрыва и выползал на берег. Свежий, влажный воздух разрывал легкие.

Ксения говорила то, что он чувствовал, но не мог выразить. Глеб хотел именно этого — соблазнить. Не только насладиться телом Ланы — стройным, гибким, влекущим, — но и пленить ее душу.

«Не строй из себя мачо, — советовала Ксения, пододвинув свое кресло к нему вплотную. И от этой секретности, интимности разговора, от того, какого рода тайны открывала ему в полутьме едва знакомая женщина — да еще и таким будоражащим шепотом, почти на ухо, — под ложечкой у Глеба будто скребло ногтем. — Легкая неуверенность в себе только поднимет тебя в ее глазах. Ей будет приятно, что ты волнуешься, что для тебя эта близость тоже важна».

Не скрывать своих чувств — так даже проще. Взаимное доверие. Эта Ксения очень умна…

Вот и кварталы деревенских домов. Фонари еще не зажглись, но Глеб знал на этих узких улочках каждый камешек. Летел, словно у него и в самом деле за спиной были крылья. В прыжке перемахнул траншею, хотя кладка — вот она — всего в метре.

«Главное правило гласит: прелюдия долгой не бывает. Дай почувствовать женщине, что она подарок для тебя, и самое сильное твое желание — доставить ей удовольствие».

Да, он этого и хотел: не только брать, но и отдавать, в полной мере.

Дальше — пустырь с котлованами под застройку коттеджей. Хлюпанье луж под ногами, хотя дождя не было неделю. Вязкий песок, строительные блоки, куски арматуры — ничто не могло замедлить бег Глеба. Он выскочил со стройки на улицу, остановился на мгновение — и его окатило волной белого света, словно героя игры, перешедшего на новый уровень — зажглись фонари.