Тоненько скрипнула калитка. Глеб словно и не удивился, когда во двор вошла Ксения, хотя не видел ее с той самой встречи в грозу. Едва заметно кивнул гостье. Поддержал взглядом, когда она оступилась на неровной плитке.
— Машина готова? — спросила Ксения, и ее голос оживил в Глебе воспоминания о ливне, ее волосах, запрятанных под куртку, о собственных дрожащих пальцах.
Он отставил бутылку, выпрямился. С приходом этой женщины кровь быстрее побежала по венам.
Почему пришла она, а не муж? Непонятно, нелогично.
— Краска еще не высохла, — ответил Глеб, прислушиваясь к звону в своем теле.
Ксения нахмурилась. Затем молча опустилась в соседнее кресло, откинула голову, прикрыла глаза. Они так и сидели — неподвижно, в тишине, — пока над лесом не потухла последняя розовая полоска.
Тогда Глеб сходил в дом за бокалами. Плеснул в оба. Один протянул Ксении. Она взяла, не глядя, машинально. Не чокаясь, выпили.
— Ненавижу, когда он пьет, — задумчиво произнесла гостья.
— Я… — Глеб кашлянул в кулак — голос показался глухим, хриплым, — …тоже.
— Поэтому и не пью, — Ксения сделала большой глоток и поморщилась.
— И я, — Глеб опрокинул в себя бокал.
Плеснул еще.
— Но сегодня особенный день, — она пригубила.
— И у меня.
— Достал. Ненавижу, — Ксения так просто произнесла последнее слово, будто говорила о вине — «сладкое», «теплое».
— А у меня день рождения.
Она часто заморгала, точно только проснулась, и посмотрела на Глеба. А тот посмотрел на нее — и теперь не ощутил ни смущения, ни робости, будто ему уже нечего было скрывать перед этой женщиной.
Ксения и не задавала вопросов, словно все понимала. И про пьющего отца, и про одиночество, и про поиск ответов. Понимала, потому что сама испытала подобное. Разве что вместо отца пил муж, одиночество было глубже, а ответов на ее вопросы, возможно, не существовало. Все это роднило их.
— За твой день рождения, — Ксения приподняла бокал, будто чокаясь, — и выпила до дна.
Глеб усмехнулся — и повторил за ней.
То ли вечер теплел, то ли вино распаляло кровь.
Ксения положила ногу за ногу и ступней качнула соскользнувшую на самый носок туфельку.
— Это что, летучие мыши?
— Ага.
— Жутковато.
— Выпей еще, для храбрости.
Глеб и сам не заметил, как перешел на «ты» — настолько это обращение теперь казалось естественным.
— С тобой за компанию.
Еще по полбокала.
— Ну как, страшно? — с искренним любопытством поинтересовался Глеб.
Вместо ответа Ксения нахмурилась — всерьез задумалась над вопросом.
— Я придумал! — вмиг оживился Глеб. — Сиди здесь! Никуда не уходи!
Подскочил, ненароком опрокинул бутылку, мгновенно подхватил ее — всего пара капель пролилась — и под звонкий смех Ксении убежал в подвал. Вернулся со стрелой и самодельным луком, высотой едва ли не в его рост.
— Ух ты! — Ксения повозила стрелу по воздуху, как это делают дети бумажными самолетиками. — Тяжелая.
— Это из-за болтов. Видишь, прикручены к концу.
— А чего кривая?
— Чтобы противников с толка сбивать, — серьезным тоном ответил Глеб.
Прицелился.
— А если попадешь? — поинтересовалась Ксения.
Ее любопытство вызвало у него улыбку, которая теперь никак не хотела прятаться.
— Тогда ты приготовишь нам ужин.
Глеб натянул тетиву, снова прицелился — и отпустил. Мышь резко спикировала, словно ее ранило, хотя стрела пролетела в паре метрах от нее.
— Вот и отлично! — Ксения легонько захлопала в ладоши. — Я совершенно не умею готовить летучих мышей.
