Сто тысяч раз прощай - страница 29

– Когда ты был маленьким, вы с ним очень…

– А теперь не очень!

– Допустим, но это можно исправить, можно снова сблизиться.

– К тебе я ближе, я хочу переехать вместе с тобой и с Билли! – Как мог, я старался не паниковать, говорить ровно, чтобы не показывать страха, но, к своему стыду, почувствовал, что плачу…

– Чарли, я же не в другую страну переезжаю. Я останусь поблизости, в противоположном конце улицы! А с Билли ты каждый день будешь видеться в школе!

…реву, как в четыре-пять лет, истошно, взахлеб.

– Тебя не будет дома по утрам, когда мы просыпаемся, тебя не будет по вечерам…

– Вы прекрасно справитесь. Папе в радость побыть с тобой вдвоем…

– Это ужас какой-то! Я хочу с тобой!

Теперь она тоже заплакала и попыталась меня обнять, а я попытался ее оттолкнуть.

– Что я могу поделать, Чарли? Я тебя люблю, но я так несчастна, ты даже не представляешь, ты думаешь: раз мы взрослые, то… я знаю, это с моей стороны эгоистичный поступок, знаю, что ты меня возненавидишь, но я должна попробовать хоть что-то изменить. Я должна это сделать и посмотреть, что получится…

Внезапно она рухнула на меня, получив толчок в спину: кто-то ломился в чулан.

– Кто там? – закричал мужской голос.

– Грег, уйди! – отозвалась мама, привалившись к двери.

– Эми? В диспенсере полотенца закончились, пусти, мне надо рулон взять!

– Уйди. Исчезни!

– С кем ты там обжимаешься? Вот нахалка…

Она с силой хлопнула по двери ладонью.

– Грег, прошу тебя как человека… вали отсюда нафиг! – А потом, одними губами, мне: – Извини!

Мы немного выждали, лежа на полу и не расцепляясь; чулан превратился в кабину лифта, опустившуюся в цокольный этаж. Я уже плохо понимал, где мои руки-ноги, а где мамины, но каким-то чудом она нашла мою руку, стиснула мне кончики пальцев и попыталась улыбнуться. Пошатываясь, мы поднялись на ноги. Мать заметила, что ее узкая юбка облеплена клочьями бумажной пыли, и принялась отряхиваться.

– Господи, ты только посмотри. А как у меня… – Она обвела пальцем глаза.

– Как панда, – ответил я, и она, вытащив из складской упаковки целый рулон туалетной бумаги, принялась вытирать сначала один глаз, потом другой.

– Я начну переводить тебе деньги, ты сможешь звонить мне в любое время, а я буду заезжать примерно раз в неделю – удостовериться, что ты держишься молодцом. Не просто держишься, а всем доволен, хорошо питаешься.

Остатки рулона мама забросила, как мяч, на самый верх металлического стеллажа.

– Думаю, для тебя мало что изменится. Может, еще и лучше будет. Мальчишки всегда заодно! Будешь делать уроки, спокойно готовиться к экзаменам. Если что – я помогу! Время сейчас совсем неподходящее, я понимаю, но, по крайней мере, ты не будешь постоянно жить на поле боя.

– Я буду жить в дурдо…

– Прекрати! – рявкнула она. – Сейчас же прекрати!

И, резко отвернувшись, потянулась за цилиндром бумажных полотенец, чтобы деловито, как будто мое собеседование бесславно закончилось, сунуть этот барабан под мышку.

– Ты уже большой и должен понимать такие вещи, Чарли. – Она придержала открытую дверь. – А если до тебя не доходит… ну что ж. Придется повзрослеть.

После их отъезда меня преследовало отчетливое видение нашего домашнего будущего: жилье-пещера, пол усыпан звериными костями, как в первых кадрах «2001», мы с отцом общаемся при помощи фырканья и рева. Чтобы не скатиться до полной деградации, требовались определенные усилия, и во мне вдруг проснулась тяга к порядку. Я быстро разобрался, для чего нужен сушильный шкаф, как работает комнатный термостат, что нужно делать, если погасла горелка бойлера. Охапка порозовевших школьных рубашек, вытащенная из стиральной машины, научила сортировать вещи на белые и цветные, а растущая стопка конвертов, по-прежнему приходящих в основном на имя матери, подсказала, как подделывать материнскую подпись.