– Зайду, – сказал Артем, – спасибо за приглашение! Ладно, я пошел умываться. Ржавчина уже вроде сошла.
Он долго плескался и отфыркивался под краном. Потом, поленившись сходить за кружкой, складывал руки ковшиком и жадно пил холодную воду, которая имела легкий железный привкус. Обсохнув под жарким солнцем, он вошел в дом, бросил пропотевшую футболку на кресло, но чистую пока надевать не стал. Сдернул с кровати пыльное покрывало и прилег, с наслаждением вытянув ноги, которые побаливали в коленках – сутки, проведенные в прокрустовом ложе, явно не прошли даром. Он машинально пошарил рукой вокруг в поисках пульта от телевизора, потом сообразил и, нехотя поднявшись, ткнул пальцем в кнопку на корпусе черно-белого раритета. Тот никак не отреагировал, и Артем, вернувшись на место, уже почти задремал, когда на экране вдруг появилась размытая дрожащая полоса, а из динамика донеслось шипение. Пришлось опять вставать и вручную переключать каналы. Рукоятка передвигалась по часовой стрелке с характерным сухим щелчком.
Нормально показывала только одна программа, где передавали какой-то сборный концерт. Сначала выползла эстрадная дива, не страдающая избыточной стройностью. Она задушевным голосом выводила что-то про родную страну. Ей долго хлопали. Потом на сцену забрался седой поэт в рубахе навыпуск – последний из титанов-шестидесятников. Чеканные строки, подкрепленные грозной артикуляцией, несли, очевидно, какой-то глубокой смысл, но тот упорно ускользал от Артема. Оставалось только смутное ощущение, что автор намекает на что-то безумно важное, без чего жизнь на одной шестой части суши и в южном городе у подножья круглого лакколита, и на пыльной улице, никогда не знавшей асфальта, и в кирпичном домике под черепичной крышей уже никогда не будет такой, как прежде:
Вспыхнет звезда, и тьму разорвут
золотые лучи-штыки.
И в Черной Долине прорастут
каменные клыки.
И отчего-то Артем не особенно удивился, когда в окно, которое он успел приоткрыть, заглянул огромный лохматый пес. Зверь не вставал на задние лапы, а даже, наоборот, пригнулся, чтобы удобнее пристроить морду на подоконник, от которого до земли было не менее полутора метров. Он огляделся и, вздохнув совершенно по-человечески, издал приглушенный рык. Потом неторопливо убрал лобастую башку из проема и мягко двинулся вдоль стены. Артем увидел, как в соседнем окне качнулся черный загривок. Заскрипела входная дверь, в кухне послышалось тяжелое шевеление. Опрокинулась табуретка, и Артем порадовался, что не успел достать посуду из шкафа. Зверь с трудом просунулся в комнату. Крылья, растущие у него из спины, смотрелись совершенно естественно. Он склонился над хозяином дома и лениво оскалил пасть…
Артем открыл глаза и, спустив босые ноги на пол, несколько минут сидел неподвижно. Солнечный луч, пронзая комнату насквозь, подсвечивал парящую пыль. Телевизор продолжал бормотать, экран мерцал и потрескивал. Черно-белые люди в кадре озабоченно бродили вокруг комбайна. Артем тяжело поднялся. Послеобеденный сон не прибавил бодрости, голова кружилась, и снова хотелось пить.
Он вышел во двор и еще раз умылся. Солнце заметно сместилось к западу, но жара не ослабла, и воздух был почти неподвижен. «Что, Артемка, сомлел?» – спросил дядя Петя, возившийся за забором. «Ага, – подтвердил Артем, – отрубился в один момент. Сон какой-то странный приснился». Дядя Петя искоса посмотрел на него, словно хотел спросить еще что-то, но потом передумал. «А я уже хотел тебя звать, – сообщил он. – Иди ужинать, Славка уже приехал. Надька картошку варит». Артем сказал, что через пять минут будет.
