Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1 - страница 31



Все порвались будто цепи…
Крабы черные и сепий
Жадных зонтичные ноги
Стали словно моря боги,
Стали странным арабеском,
Недр преображенным блеском.
Сам я, старый, скучный, злой —
Новоявленный святой.
Всё прекрасно в отраженьи,
В моря синего зыбленьи.
Наслаждайтесь же собой,
Небылицей голубой!

На выставке

Крылья из пламени,
Лики из мрамора,
Кудри из золота,
Очи из ясписа,
Губы рубинные.
Много их, много их,
Будто бы ласточек,
Фоном чарующим
За Божьей Матерью.
Тело незримое,
Крылья да головы,
Личики детские,
Глазки горящие,
Будто беседуют
С Крошкой Божественной.
Чья это живопись?
Монако ль детского,
Иль Лоренцетьева?
Всё равно, всё равно!
Важно, что хочется
Стать на колени мне,
Как на кроваточке
С бабушкой снежною.
Хочется в что-либо
Верить пречистое,
Хочется святости,
Хочется свежести
И беспорочности,
Хочется веровать
В детскую сказочку,
Хочется слезками
Душу бессмертную
Вымыть, как платьице,
Чтоб перед смертию
Стать новорожденной
Крошкой невинною:
Крылья из пламени,
Лики из мрамора,
Кудри из золота,
Очи из ясписа,
Губы рубинные,
Как херувимчики
Эти на образе
Древнем на выставке!

На паперти

На паперти готического храма,
На первозданной сумрачной скале,
Вокруг классическая панорама,
Зыбящаяся в голубом стекле.
Тирренское синеет лукоморье,
Гостеприимный Специи залив,
Зубчатое Каррары плоскогорье,
Мечи агав и кружево олив.
На глади синей красные паранцы
И чаек белых звонкие четы,
Ундин морских ритмические танцы
И Афродиты пенистой черты.
На стенах храма золотой румянец,
Но мы сидим в живительной тени,
На паперти лениво францисканец
Читает требник – и проходят дни.
Проходят дни, как пенистые волны,
Проходят поколения, как сны,
И вечности все эти формы полны,
И молимся мы Богу искони.
Рука в руке сидим мы на ступенях
И, синие, на синеву глядим,
И дни проходят в синих сновиденьях,
И всё вокруг сияние и дым.
И всё вокруг лишь Божия частица,
Как крошка каждая святых просфор,
Волна, и облако, и краб, и птица,
И наш задумчиво молящий взор!
Нет ничего теперь помимо Бога,
И синий Он и солнечный наш друг,
И каждая к Нему ведет дорога,
И славословит всё Его вокруг!
Не постыдимся ж преклонить колени
Перед потухшим в храме алтарем:
Мы также тень Его лишь синей тени,
Мы вечности дыханием живем.

Храм в джунгле

Под окном моей темницы
Слышно цоканье копыт,
Слышно щебетанье птицы:
Дорог мне звериный быт.
На коне в родные степи
Я хотел бы ускакать,
Оборвав ножные цепи,
Словно ждет меня там мать.
Чрез Кавказ на Гималаи
Я хотел бы улететь,
Как гостей пернатых стаи,
Не запутавшихся в сеть.
Там посереди поляны
Древний есть буддийский храм,
Цепкие его лианы
Обнимают по бокам.
Бронзовый в том храме Будда
Созерцает свой пупок.
В черепе его есть чудо:
Терниев сухих венок,
А в венке сухом из пуха
Крохотное есть гнездо, —
Я в него влетел без звука,
Верхнее пустивши do.
Что за чепуха такая?
А меж тем из чепухи
Создаются ведь, не зная,
Духа чистые стихи.
В черепе разбитом Будды
Меж лиановых плетей
Баловень лежит причуды,
Отдыхая от страстей.
Будда – мой отец духовный,
Мой предтеча на земле,
И к нему я в час удобный
Улетаю на крыле.
Нет коня быстрей Пегаса,
Пламеннее нет копыт,
С ним, как под охраной Спаса,
Исчезает нудный быт.

Лавра

С душой античного кентавра
Скакал я в детстве по Днепру,
И Киевская часто Лавра
Приют давала дикарю,
Бежавшему на блеск соборов,
На звон святых колоколов, —
И укрощался гордый норов
От предков величавых слов.
За скромной трапезой монахов,
Среди уродов и калик,
Среди юродивых без страха,
В веригах, усмирялся крик