Директор музея восседал за внушительного вида табуретом на корточках.
– Входите, входите, э-э, господа, – он с некоторым трудом распрямился. – А у меня, вот, ремонт тут. Одно увезли, другое не привезли, знаете…
Посетители закрыли за собой дверь, обменялись приветствиями, и заместитель начал сразу с главного.
– Анфис Иванович, у нас есть серьезное дело.
– Ко мне? – приосанился директор.
– Не совсем, – встрял синоптик. – К вашему сыну.
Директор и бровью не повел.
– К Дятлу? – удивился он вполне непринужденно, от чего посетители, немного растеряв пыл, переглянулись.
– К Дятлу? – эхом откликнулся синоптик.
– Простите, господа, простите. Вырвалось невольно. От неожиданности. Прошу прощения… Я имел в виду – к Доротею. Мой сын – Доротей Анфисович. Что у вас к нему за дело?
Заместитель обрел дар речи:
– Нам надо с ним поговорить. Незамедлительно.
– Ну что же. Пожалуйста. Раз дело не терпит отлагательств… – с достоинством сняв пиджак с прислоненной к стене швабры, директор открыл гостям дверь, пропуская их в приемную.
– Серафима, меня, вероятно, сегодня уже не будет. Мы к Дятлу… э-э… к Доротею.
– Хорошо, Анфис Иванович. Как раз закройщики прийти должны.
Заместитель с удивлением оглянулся на директора музея. Тот немного неловко стал объяснять:
– Я хотел стены… драпировка шелком, ну, знаете… Да. Пройдемте, господа. Тут рядом.
Они вышли на улицу. Уже близился вечер, было жарко. В воздухе носились ласточки, высоко-высоко, избегая областей столбов. Директор запрокинул голову и остановился:
– Что за…
– Да, – констатировал ровно синоптик. – Четыре.
– Анфис Иванович, это как раз касается того, о чем нам надо поговорить с Дятлом… э-э, я хотел сказать, с Доротеем Анфисовичем.
Директор как-то диковато на них глянул, и они продолжили путь.
– А вы… – директор после секундной паузы подозрительно оглянулся на синоптика, – Вы ведь, вроде, к вертолетчикам собирались?
– Как вы узнали? – автоматически блефанул синоптик.
– Как это? – директор остановился. – Но позвольте! Ведь я же заходил! Я был у вас тогда!
– Полноте, господа, – примирительно поднял руки Покойный. – Степа, кончай. Были, были. Вы, Анфис Иванович, собственной персоной были у Степан Палыча. Я видел своими глазами.
Это неприятно кольнуло директора, однако он предпочел не обострять. Они как раз подошли уже к нужному дому. Пятиэтажка старого серого кирпича пряталась в сумраке всего сплошь в акациевой тени двора. Директор указал на крайний левый подъезд. За деревянной дверью, всей в окошках, начинался подъезд, темный, вкусно пахнущий сырой побелкой и пылью. Директор жил в самом сумраке, сразу на первом этаже, слева. Он не стал открывать ключом, а поднял руку и, как показалось синоптику, после некоторой заминки позвонил. Коротко, но трижды. Они услышали, как повернулся механизм замка, но дверь никто не открыл. Директор открыл сам.
– Доротей! Доротей, я дома. И не один! – добавил он с какой-то беспокойной радостью. – Выходи встречать.
Директор повернулся к ним, излучая любезность и отцовскую гордость.
– Ну? – подбодрил он своих гостей. – Что же вы притихли, воробушки? Вы хотели ведь поговорить с Дятлом… э-э, с Доротеем! – оговорившись снова, смутился директор.
Посетители переглянулись.
– Ну да. Зовите.
– Так… я позвал! – директор растерялся.
– И где? – синоптик обвел рукой полутемную прихожую.
– Да тут, тут, – донесся глухой голос из комнаты. – О чем вы хотели говорить?
