– Я не хотела. Нет, не из-за меня!
– Значит, он сам упал? – спросила Карина.
Надя растерянно оглянулась на меня и подтвердила:
– Да, сам.
Я сначала не поняла, о чем они. Может, о мешке с моей обувью?
По словам Нади, Юра Сысорев, желая попугать ее, забрался на подоконник и стал там отплясывать, периодически демонстрируя, вот, мол, сейчас упаду. И на самом деле упал.
Не знаю, почему Карина сказала это страшное слово «столкнула». Потом она изменила свое мнение и больше ни в чем не обвиняла Надю. Напротив, принялась опекать ее. Надя была тихой и робкой, а Карина жесткой и напористой. В чем-то они дополняли друг друга, хотя мне часто казалось, что Карина подавляет Надю. Девочки стали подружками, всюду ходили вместе. Мне, грешным делом, казалось, что хорошим аттестатом Карина была обязана именно этой дружбе: ведь Анна Федоровна стала ее всячески поощрять.
Чего греха таить, смерть одноклассника, конечно, потрясла всех нас, но когда первый шок прошел, многие испытали облегчение. В том числе и я сама. Неприятный он был человек.
Татьяна Романовна сразу резко постарела. Было долгое разбирательство. Директора сняли с должности. Какая-то комиссия приезжала, а мы весь конец весны парились в духоте: окна не разрешали открывать вообще. Потом кому-то от жары стало плохо, вмешалась школьный врач, и все вернулось на круги своя. Только на рамы навесили крючки, не позволяющие им раскрываться настежь. Будто это что-то меняло!
На несколько лет Татьяна Романовна ушла из школы. Вела кружок в каком-то клубе, давала частные уроки. А потом вернулась. Все удивились, но не принять ее не имели права: вакантная должность, ее специальность и стаж соответствуют…
Я хорошо помню, как, проработав в школе несколько месяцев, она вдруг подозвала меня и пригласила в пустой класс. Усадила перед собой, угостила какой-то конфетой. Невкусной, залежалой. Заговорила о чем-то постороннем. Потом без всякого перехода спросила:
– А ты помнишь, как оно все было? В тот день, когда погиб Юра?
Я замерла, но осторожно кивнула. Она попросила рассказать. Я, медленно подбирая слова, заговорила. Учительница слушала очень внимательно.
– Значит, когда ты вбежала в класс, Надя держала в руке тряпку для доски? – уточнила она.
– Да, она ведь дежурная была, – подтвердила я. – Доску после урока, наверное, протирала.
Мне показалось странным, что Татьяна Романовна зафиксировала на этом внимание. В ответ на мои слова она кивнула и повторила эхом:
– Да, доску протирала. Конечно, доску.
Засиделась я у Нади долго. Уже начало темнеть, когда я вернулась домой: старенькое облупившееся крыльцо, покосившийся фундамент. Пахнет мышами – надо кота завести. Тетя Нюра наверняка в курсе, у кого кошка окотиться готова. Спрошу у нее.
Я потрогала кастрюльку с молоком. Еще теплая. Сливки поднялись и вместе с пенкой образовали густой плотный слой. Если поставить молоко в холодильник, он станет еще гуще. Давно я такого не пробовала, только в детстве… у бабушки. А сейчас пакетное молоко не кипятят.
Я прислушалась: какие-то шорохи, скрипы. Простая мебель из ДСП, оставшаяся от прежних хозяев. Хотя дому больше ста лет – в интерьере никакой старины, не на чем глаз остановить. Или все же можно найти? Я осторожно отколупнула кусочек обоев – под ним оказались другие, в мелкий цветочек, они тоже легко отошли от стены. Мне хотелось расчистить участок побольше, но как это сделать, не повредив самый первый слой?
