– Значит, можно не тревожиться? – спросил Ролло.
Донал фыркнул.
– Приятель, ты смахиваешь на того, кто принес дурные вести, – сказал ему Ролло.
– Правда?
– Прости, если лезу не в свое дело, но…
– Ты все рано узнаешь. Все узнают. Я посватался к Рут Кобли, но она мне отказала.
Ролло изумился. Весь город думал, что Донал женится на Рут. Если уж на то пошло, было общим правилом, чтобы подмастерье женился на дочери своего хозяина.
– Разве ты не нравишься ее отцу?
– Я бы стал для него хорошим зятем, ведь дело мне по душе и я в нем разбираюсь. Но для Филберта во мне мало веры.
– А-а… – протянул Ролло. Ему вспомнилась пьеса в Новом замке. Донал тогда очевидно наслаждался представлением и совсем не хотел уходить вместе с Кобли, которые публично возмущались кощунством актеров. – Погоди, ты же сказал, что тебе отказала Рут.
Самому Ролло казалось, что девчонки должны быть без ума от Донала, с его-то волнистыми темными кудрями.
– Она сказала, что я для нее как брат.
Ролло пожал плечами. Глупость какая-то, честное слово.
Донал с вызовом поглядел на него.
– Я знаю, тебя не слишком интересуют девушки…
– И мальчики тоже, если ты к этому клонишь.
– Было дело, признаю.
– Забудь. – Ролло искренне не понимал, почему все буквально сходят с ума по плотским радостям. Самоудовлетворение доставляло ему некое удовольствие, схожее, ну, с поеданием меда, но сама мысль о соитии с женщиной – или с мужчиной – вызывала брезгливое отвращение. Он бы согласился на целибат, а существуй до сих пор монастыри, подался бы, пожалуй, в монахи.
– Повезло тебе, – продолжал плакаться Донал. – Как вспомню, сколько я пытался стать для нее подходящим мужем – притворялся, что мне не по душе ни выпивка, ни танцы, ни пьесы, ходил на их треклятые службы, беседовал с ее мамашей…
Ролло ощутил, как по спине пополз холодок. Значит, Донал посещал «треклятые службы» протестантов? Кобли относились к той чрезвычайно опасной публике, которая считала, что вправе иметь собственное мнение о вере, но прежде никому не удавалось найти доказательства того, что они творят свои святотатства прямо тут, в Кингсбридже.
Юноша постарался скрыть охватившее его возбуждение.
– Должно быть, на этих службах тебе было совсем тоскливо, – сказал он, как бы проявляя сочувствие.
Донал мгновенно спохватился.
– Какие службы? Я хотел сказать – собрания. Служб они не проводят, это ведь ересь.
– Понятно, понятно, – поспешил его успокоить Ролло. – Но закон не запрещает людям молиться вместе, читать Библию и распевать гимны.
Донал поднес было кружку к губам, но потом снова поставил на стол.
– Что-то я разболтался, – пробормотал он, и в его взгляде промелькнул страх. – Наверное, слишком много выпил. – Он с усилием поднялся. – Мне пора домой.
– Не уходи, – попросил Ролло, которому не терпелось вызнать подробности о собраниях Филберта Кобли. – Допей хотя бы.
Но Донал явно перепугался.
– Нет, мне надо поспать. Спасибо за угощение.
С этими словами он побрел к выходу.
Ролло задумчиво пригубил свое пиво. Этих Кобли и их дружков давно подозревали в том, что они тайно устраивают протестантские моления, но они вели себя крайне осторожно и до сегодняшнего дня не давали повода для обвинений в неподобающем поведении. Покуда держали свои греховные мысли при себе, они не совершали никакого преступления. Однако собираться для протестантских молитв – совсем другое дело. Это и грех, и преступление, наказание за которое – сожжение заживо.
