Надя появляется вновь. За эти две минуты она успела привести в порядок волосы и подкрасить реснички.
– Здравствуйте, Альберт, – она прикусывает губку от любопытства, – А почему вы так рано? Мы на раскопки только после обеда пойдём… И почему не предупредили… мы бы подготовились…
Надя засыпает меня словами. Пытается перехватить инициативу в разговоре и вернуть себе уверенность. На ней белая спортивная маечка с короткими рукавами и голубые шорты. Длиннее, чем позволяли себе модницы двадцать первого века, но тоже очень эффектные.
– Не надо готовиться, – говорю, – я за естественную красоту. Что естественно, то не безобразно.
– Как вы это хорошо сказали! – из палатки выныривает ещё одна девушка. Жгучие тёмные локоны. Спортивная фигура. Почти с меня ростом. – Юлия, – протягивает она ладошку.
– Альберт, – с серьёзным видом отвечаю на рукопожатие, – и это не я сказал, а Сенека. Римский философ. Не проходили ещё?
– Мы пока больше по славянам и древней Руси, – морщит носик Надя, – "Лепо ли бяшите братие… "
Юля фыркает от смеха.
– Что копаете? – интересуюсь.
В дни юности я достаточно покатался по раскопкам, чтобы поддержать разговор. Это прекрасный способ выпить на природе. Приятели-историки оборудовали себе на государственные средства загородные берлоги и не вылезали оттуда месяцами. У одного даже лЕдник был. По технологии шестнадцатого века. Про полевые бани я вообще молчу.
– Мезолит, – к нам присоединяется третья студентка. – У неё русая коса и немного простодушное округлое личико.
– Скука, – вздыхает Юля.
– Не скажи, – спорит с ней третья, – вчера Ленка трапецию нашла, так ей одной банку сгущёнки выдали! В одно лицо!
Судя по тону девушки, лицо у Ленки после такого непременно должно треснуть.
Сгущёнка – третья по значимости валюта советской эпохи после водки и колбасы. Особое хождение имеет среди туристов, геологов и прочего бродячего народа. Заветные синие баночки даже в нищие 90-е можно было найти на турбазах. А ещё её можно варить…
Страдания третьей девушки по сгущёнке понятны. Фигура выдаёт в ней сладкоежку. Она не толстая, но пухлая в нужных местах, а грудь просто роскошна. Для местных была бы идеалом красоты. Берёзовская Венера.
В этот момент вспоминаю Женьку. Ему бы понравилась.
– А вас как зовут? – обращаюсь к ней.
– Татьяна, – та слегка краснеет
Лагерь просыпается. Из большой шатровой палатки тянутся на водопой сутулые хмурые фигуры старшекурсников. Один, привлечённый шумом, сворачивает в нашу сторону.
– Посторонний? – оглядывает он меня, – кто такой.
Старшаку тяжко. Глаза у него красные, волосы всклокоченные. На тощей шее подпрыгивает кадык. Пивка бы ему сейчас. Смотрит недружелюбно. У него есть надежда сорвать всю свою похмельную боль на ком-то конкретном. Но я уже обзавёлся лояльным лобби.
– Серёж, это корреспондент! Из газеты! – повисает на нём Юля, не стесняясь тесного физического контакта.
– Не корреспондент, а фотограф, – встревает Надя, недовольная, что её опередили. Она, вообще-то, меня первая встретила.
– Серёж, а может его чаем напоить?! – предлагает заботливая Татьяна.
Серёжа морщится оттого, что его встряхивают. Его явно мутит.
– Дежурным скажите, – мотает он головой, – пусть напоят и накормят. Завтракать будешь? У нас оладушки. – Он протягивает мне ладонь, – Серый!
– Алик! – я принимаю правила игры и представляюсь неформально. – От оладушков не откажусь.
