Стопроцентные чары. Пас 2. Кроссовер масок - страница 30



– Отсутствует. – Константин был само спокойствие. Ради старосты он готов был озвучивать очевидное хоть сотню раз.

– Лакрисса. – Грегори потряс девушку за локоть. – Где она?

– А я откуда знаю? – ворчливо отозвалась первый помощник.

– Я просил следить за ней! В прошлом году Шани уже допускала пропуски. Мы же с тобой договорились…

– Вот именно, в прошлом году. В этом ты ни о чем таком не просил. О пролонгации договора даже не заикайся. Я девушка с девичьей памятью. Мне надо периодически повторять и закреплять информацию пряничными похваляшками по типу «Лакриссочка, какая же ты лапочка. Лакриссочка, ты самый лучший помощник из всех, кого я…»

– Ты к ней в комнату не заходила? – перебил Грегори.

– Сам зайди. – Лакрисса сердито глянула на юношу.

– Не могу. Я парень, в женское общежитие мне путь заказан.

– Ну и я не могу.

– В смысле?

– У нее там вся комната в паутине. И сотни маленьких пауков с такими малюсенькими лапками… буэ-э-э… мерзость! А вдруг бы они заползли на меня?! И отложили бы яйца под кожу?!!

– Во-первых, пауки чисто физиологически не смогут ввести яйца под кожу. Во-вторых, для сохранения потомства они будут искать более защищенные места. Короче, ты представляешь для них большую угрозу, чем они для тебя.

– Да что вы говорите! – От возмущения громкость голоса Лакриссы увеличилась, и Шестакович, увлеченный рисованием букв на доске, едва не выронил мел. – Сам к ней иди! Переодевайся девчонкой – паричок, юбчонку – и вперед! Флаг в руки. А я пас.

– Потише. Не горячись. У тебя просто слишком богатое воображение.

– У меня просто отлично развит инстинкт самосохранения. В отличие от вас, чарбольные обожатели!

Пресекая дальнейший спор, Грегори тихонько встал и быстро оглядел всю аудиторию. Во время осмотра его губы шевелились, словно он что-то просчитывал в уме.

– Так, – староста вновь присел, – еще нет Артемия.

– Здесь он. – Константин похлопал по столешнице справа от себя. – Как обычно, дрыхнет на паре. Вон, лежит на скамейке, мирно посапывая.

Удостоверившись, что Шестакович все еще занят вычерчиванием букв собственного имени, Грегори осторожно приподнялся и побарабанил пальцами по столу второго яруса.

– Подъем, Артемий.

Никакой реакции. Константин пожал плечами.

– Бесполезно. Он даже не шевельнулся.

– Что ж, ему же хуже, – раздраженно пробормотал Грегори. – Не хочет нежно, будет жестко.

– Ох, я прямо возбудился, Кэп, – съязвил Ровен. – Ты такой откровенный.

Игнорируя демона, Грегори протянул руку Лакриссе.

– Маленький твердый предмет, – скомандовал он.

Девушка мгновенно исполнила указание, сбросив на ладонь юноши заколку с божьей коровкой.

Грегори взвесил заколку на руке, удовлетворенно кивнул и подбросил ее вверх. Божья коровка взмыла к потолку, а затем рухнула рядом с Константином. Из-под столешницы на втором ярусе кто-то глухо ойкнул.

– В яблочко. Двухочковый. – Константин показал Грегори большой палец.

– Бли-и-и-ин… – Артемия все еще не было видно, но доносившиеся шуршание и поскрипывание подтверждали, что получившая по кумполу «спящая красавица» соизволила пробудиться.

– Встать, солдат. Война началась, – патетично приказал Грегори.

Из-под стола донесся страдальческий вздох.

– Мобилизуйте лучше девок. Они выцарапают противнику глаза и откусят носы.

– Заметано, Артемий, – промурлыкала Лакрисса. – Чур, я у тебя первому носяру оттяпаю. Я страсть какая боевая.

На втором ярусе Константин слегка подвинулся в сторону, позволяя Артемию спокойно выкарабкаться из объятий сна. В поле зрения сидящих уровнем ниже появилась голова, единственный волосяной покров которой представлял собой пушистый гребень серых локонов, местами окрашенных в белый и багряный оттенки – этакий зачаток будущего ирокеза. Гребень делил голову на две ровные чисто обритые части, покрытые черными треугольными татуировками. Судя по всему, вызывающая прическа служила элементом, отвлекающим взгляд от основного образа, а именно, от лица юноши. Уж больно детское оно у него было. Большие голубые глаза, розовые губки, кремовые щечки, курносый носик… Да, с такой внешностью и правда следовало прибегать к чему-то шокирующему, чтобы сохранить брутальность.