Первая мысль и её развитие.
«Беломор» я закурил ещё в шестом классе. Были тогда папиросы более дешёвые: «Волна», «Прибой», «Север», были и более дорогие: «Казбек», «Герцеговина флор», «Три богатыря». Но мой выбор пал именно на «Беломорканал». Ребята в школе, в основном, курили «Яву», она и сейчас имеется в различных модификациях, а я остановил свой выбор именно на папиросах, наверное, потому, чтобы отделиться несколько от масс. А уж когда Глеб Жеглов продул «Беломорину» прямо в глаза всему Советскому Союзу, я до конца утвердился во мнении, что выбор мой верен. Я и до Жеглова умел проделывать такой «фокус». Не помню, кто научил меня выдувать содержимое папиросы, но я знал, что за покупку «Казбека» в Грузии, в те временя, милиция могла и «обшмонать» подозрительного вида покупателя: в Тбилиси уже тогда умели продуть папирдульку, аккуратно подцепить папиросную бумагу и, вытянув её, словно сосиску из целлофана, набить «травкой». Случались казусы и у меня, но я считал виновным в них всё того же Жеглова. Приятель просил закурить, я давал, а он, шкодник, размяв папиросу до нужной кондиции, выдувал её, хорошо не в моё лицо, усмехался и говорил: «Ну, извини. Дай ещё одну». Первый раз, после выхода фильма, у меня, таким образом, выдули половину пачки, пока до меня не дошло, что мои одноклассники просто издевались надо мной. Когда же я послал их вдаль далёкую, они не обиделись, а рассмеявшись, повытаскивали из карманов свою «Яву». После этого случая, достаточно было одной продутой папиросины, чтобы человек, совершивший это проступок, навсегда забыл словесный оборот, обращённый в мой адрес: «Дай закурить». Спасало таких людей другое словосочетание: «Оставь покурить». Тогда, оторвав зубами кончик обмусляканной мною папироски, я отдавал без малейшего сожаления то, что держал в руке, даже если только что прикурил свою «Беломорину».
Собираясь в Швецию, я купил в магазине блок «Казбека». Это были двадцать пять пачек просто перетянутые бумажной лентой. На таможне в Шереметьево пять пачек были благополучно конфискованы нашими бдительными фискальными органами. И сколько я не говорил им, что могу провести два блока, столько же и они талдычили мне, что в нормальном сигаретном блоке находится двадцать пачек и, вообще, о папиросах в инструкции не сказано ничего, а если я буду качать права далее, они не выпустят со мной ни одной папироски, неизвестно для каких целей перевозимые через границу.
Но уже в самолёте, закурив после взлёта (тогда были два салона: для курящих и некурящих, сейчас тоже два: бизнес и эконом, где в обоих курить воспрещается), я, как говорит Задорнов, испытал настоящую гордость за отечественного производителя. В щели, между креслами, перед моим лицом появились фирменные очки и на английском, довольно весело и беспардонно спросили:
– Oh, sorry, you’ve Marijuana?
Из услышанного, я понял, что очки всё-таки извинились и слово «марихуана».
– No, no, – я замахал руками, – это папироса…
– Oh, пипьеросса, – мечтательно произнёс иностранец и сказав ещё раз: «Sorry», исчез в щели.
В Стокгольме меня, несколько позднее, оккупировали поляки, когда я достал «Казбек» и закурил. Три пачки улетели в подарок троим братьям по крови. Один из них на хорошем русском шепнул мне: «Шведы не знают, что это такое… Я пытался им объяснить, что – это русское „know how“, но они всё равно ничего понять не могут». Слушая его, я увидел боковым зрением, как по направлению к нам направляется один из охранников шведской фирмы. Подойдя, он рявкнул так, что я вытянулся, будто струна:
