Познакомились они в январе, в детском саду, куда Фёдора пригласили в качестве Деда Мороза провести утренник. Когда-то, он водил в этот сад свою дочь. Прошло уже лет десять-одиннадцать, Фёдор точно не помнил, дочь уже окончила школу и поступила куда-то, а он, однажды, выручивший всех воспитателей и директора, изобразив перед городской комиссией Деда Мороза, так и продолжал посещать этот детский садик.
Увидев мужика, напяливающего на себя красную шубу, Антонина Феликсовна была искренне удивлена, и было от чего: во всех детских садах, где она имела счастье трудиться, а работала Антонина педагогом-дефектологом, дедами были всегда женщины-воспитатели.
– Вы новый дворник? Я вас раньше не видела.
– Нет, барышня, я – бывший родитель и постоянный Дед Мороз в этом заведении.
…И пошло у них, и поехало, и полетело.
Так и домчалось до конца мая. И все эти пять месяцев Фёдор был безмерно счастлив. Он любил околачиваться в детском саду и наблюдать за работой любимой своей женщины. Дети были разные: кто-то заикался, кто-то не выговаривал буквы,
кто-то, вообще, только мычал. Но особенно ему нравились братья-близнецы. Эти два бандита произносили совершенно одинаково звук «фэ». Выговаривали они его старательно, да так, что изо рта, вместе со звуком, вылетало огромное количество слюней. Фёдора такое явление очень забавляло ещё и потому, что брызги эти выскакивали только в тот момент, когда близнецы находились в непосредственной близости от кого-либо. Находясь рядом с его Тоней, братья истошно начинали вопить: «Антонина Феликсовна! Антонина Феликсовна!!!», и Тонечка с ног до головы омывалась их слюноотделениями. Однажды, когда вся ребятня уже привыкла к его появлениям, приключился небольшой казус. Находившееся рядом, с оплёванной уже Тоней, сорванцы, увидев его, входящего в класс для занятий, истошно заорали: «Дядя!». «…Фёдор!» – подсказала им Тоня, и они рванули со всех ног к нему, извергая, словно заклинание: «Дядя Фёдор! Дядя Фёдор!!!»
– Стоять! Оба!!! На месте!!! – резко заорал дядя Фёдор, на миг, представивший себя таким же оплёванным, как и его возлюбленная.
От такого рыка, не ожидавшие его, близнецы-братья стали, будто Сивки-бурки, вещие каурки. Испугалась и Антонина Феликсовна. Но уже через мгновение все развеселились, а затем веселье переросло в неуёмный хохот. Поняли ли близнецы, над чем они смеялись вместе со всей группой, но после этого случая братьев убрали из группы детей с речевыми отклонениями, так как слюновыделения у них прекратились, а «дядя Фёдор» возгордился от своих, как он считал, педагогических способностей.
Наступил май. Точнее, конец мая.
Федю нашего то ли обидел кто, то ли озлился он на весь белый свет, но выпил он в тот день прилично. Сидя дома, в полном одиночестве и крепко поддатый, захотел он неожиданно, почему-то, любви и ласки. Обулся Фёдор, надушился дорогим одеколоном и вышел из квартиры, намереваясь увидеть свою Тосю. А дверь квартирная была у него железная, а потому очень тяжёлая. Вот, наш Федя и стал её закрывать. Ударил ею раз, а она не примыкает к косяку. Ударил второй… и застонал от боли: нога его левая во время ударов этих не успела перешагнуть через дверной проём, и получалось, что Фёдор бил дверью аккуратно по своей ноге.
Сломал Фёдор ногу, в двух местах, в тех же, что сломал и тридцатого апреля 2004 года, когда заскакивал в маршрутку, опаздывая на свидание с Настей Кавалергардской. И как тогда, приехала Скорая, увезла в больницу, и загипсовал ему туже ногу, тот же врач. Точь-в-точь, день-в-день, только тогда месяцем раньше. Чуть не дотянул Господь до девяти лет.
