Слова астролога звучали как приговор. Бастьен, обычно такой смелый, был поражён. Его лицо побледнело. Предсказание о «короткой, но яркой дороге» и «предательстве» не предвещало ничего хорошего. Жером, напротив, почувствовал странное облегчение. Это было подтверждение его самых худших опасений, но в то же время – ясность. Теперь он знал, что нужно действовать. Слова о «той, чей взгляд подобен летнему небу» не оставляли сомнений – речь шла об Элоди. Она была его маяком.
«Что нам делать?» – спросил Жером.
Мадам Ленорман закрыла глаза снова. «Слушайте колокола. Они пропоют смертный приговор. Ищите белый цвет – он будет знаком смерти, но и защитой. Не доверяйте никому, кроме себя. Ищите силу в единстве. И помните: иногда смерть – это не конец, а лишь начало нового пути.» Она взяла с них плату, которая оказалась на удивление скромной, и проводила их до двери. «Идите. Ваша судьба уже ждет вас за порогом.»
Они вышли из дома астролога в полной растерянности. Предсказание о беде, о крови, о разделении братьев – всё это обрушилось на них с такой силой, что они едва могли дышать. Бастьен был явно потрясен. Он верил в судьбу и знал, что мадам Ленорман не ошибается. Жером, хотя и был напуган, чувствовал прилив решимости. Он должен был защитить Бастьена, Элоди, их семью. Теперь он знал, что времени осталось очень мало. Визит к астрологу был не просто гаданием, это было предсказание беды, которое теперь обрело зловещую конкретность. И они были в самом её эпицентре.
Элоди в опасности: её похищение и первые поиски.
Пока Жером и Бастьен погружались в парижские интриги и мистические предсказания, в тихой деревушке Сент-Обин над Элоди сгущались свои, не менее зловещие тучи. Отъезд братьев Дюран оставил её в смешанных чувствах: она скучала по Жерому, по его спокойной надежности, и по Бастьену, чья энергия всегда привносила в её жизнь нечто новое. Однако она не могла отделаться от тревоги, которую ощущала ещё до их отъезда. Предчувствие беды, казалось, висело в воздухе.
Вскоре после того, как братья покинули деревню, к мельнице Дюбуа стали приходить странные люди. Это были не местные, не торговцы, а какие-то чужаки, чьи взгляды были слишком цепкими, а вопросы слишком настойчивыми. Они интересовались братьями Дюран, их связями, их отношениями с гугенотскими семьями в деревне. Элоди, хотя и была вежлива, интуитивно чувствовала угрозу и старалась отвечать уклончиво. Её отец, мельник Дюбуа, тоже заметил это, но, будучи человеком прямолинейным, не придал этому особого значения, считая, что это обычные допросы, связанные с религиозной напряженностью.
Напряжение в деревне росло с каждым днём. Слухи из Парижа, которые ранее казались далёкими, теперь обретали зловещие очертания. Католические проповедники стали более яростными в своих обличениях гугенотов, а гугенотские семьи, в свою очередь, стали более замкнутыми и настороженными. Несколько раз Элоди слышала, как её имя упоминалось в разговорах, связанных с «неверными» и «еретиками», что её очень тревожило. Её связь с Бастьеном, который был известен своим свободомыслием и неприязнью к жёстким религиозным догмам, делала её уязвимой в глазах фанатиков.
И вот, наступил роковой день. Ранним утром, когда Элоди, как обычно, отправилась к ручью за водой, на неё напали. Это были трое незнакомых мужчин, одетых в тёмные плащи. Они действовали быстро и бесшумно, словно призраки. Элоди пыталась сопротивляться, но её силы были неравны. Один из них зажал ей рот, другой связал руки, а третий быстро набросил на голову мешок. Она почувствовала резкий удар по голове, и мир погрузился в темноту.
