Выходить наружу Спаска не любила. Лысая горка – широкий пологий холм – лежала у подножья Змеючьего гребня: черные скалы, кое-где поросшие лесом, поднимались над болотами и должны были манить сухой травой, крепкими деревьями, цеплявшимися за камни, густым кустарником, какой не часто встретишь даже в лесу. Но Спаске мерещились стоны среди гулких камней, и бродили по Змеючьему гребню тени, особенно заметные в дождливые сумерки, а в глубоких впадинах, поросших сырым почерневшим папоротником, дремало нечто… Дремало и дышало ядовитым смрадом, кишело крысами и плевалось блохами.
– Славуш, а почему ты не рубишь дрова наверху? Там ведь суше… – как-то раз спросила Спаска.
– На Змеючий гребень ходить нельзя.
– Почему?
– Там… В общем, это нехорошее место, туда никто не ходит. Туда нельзя ходить. – Он с особенным нажимом сказал «нельзя».
И Спаска поверила. Туда нельзя ходить, чтобы не разбудить спящее нечто…
Отец пришел на закате третьего дня – без плаща, с мокрыми ногами. От него пахло гарью, красные глаза слезились, и лицо было обожженным и чуть припухшим.
– Сын-Ивич, какого злого духа тут такая холодина? – начал отец с порога. Теперь он называл Славуша не иначе как «сын-Ивич», с особенной издевкой добавляя это «сын». – И где я буду сушить сапоги?
– Змай, все сырое кругом… Нечем топить, – виновато ответил Славуш.
Отец вздохнул со стоном и сказал только:
– Давай топор.
Через час в чугунной печке, обложенной камнями, гудел огонь, на камнях сушились куски отжатого торфа, сапоги, безрукавка и рубаха отца, а в котелке кипела похлебка из солонины с пшеном.
Спаска хотела сесть к его ногам, как в замке, но пол был земляным: грязным и холодным. И на колени к отцу она тоже не садилась – потому что он устал, она чувствовала его усталость. Поэтому просто пристроилась рядом на табуретке и вложила свою руку в его ладонь.
– Что в замке? – спросил Славуш, все еще смущенный.
– Не знаю. Пожары потушили, конечно.
– А осада?
– Не осада и была. Вчера на закате разбежались по домам – замерзли, устали, проголодались.
– А чего ты только сейчас пришел?
– Порядок в замке наводили.
Он лгал – Спаска всегда легко чувствовала ложь. И если отец пришел из замка, то почему без плаща?
– Так что, можно возвращаться?
– Пока рано, – пожал плечами отец. – Заразу они принесли… Опять, как в Волгороде. И теперь я совсем ничего не понимаю. Убивать колдунов никому не выгодно, никому. Одно дело деньги у Милуша вымогать, и совсем другое – сразу три сотни колдунов погубить почем зря…
– Это болото, – сказала Спаска тихо.
– Болото, говоришь? И чего же этому болоту надо? – спросил отец.
– Оно хочет жить, – ответила Спаска. – Оно не хочет солнца. Оно питается людьми. Ему нравится, когда люди умирают.
– Вот как? И что же, это болото перекинуло мертвецов через стену? У него же рук нет…
– Нет, – кивнула Спаска. – Оно шепчет. И его слушаются. Старуху оно прислало к нам в деревню. И тут кого-то послало. Я слышала, как кто-то ему отвечал.
Отец замолчал – задумался.
– Так значит, Спаске в замок пока нельзя? – спросил Славуш.
– Да и тебе я бы пока возвращаться не советовал, – ответил отец.
– Мне можно… – тихо сказал Славуш. – Я болел оспой. В детстве.
– Да? А чего следов не осталось?
– Я не знаю. Я совсем маленький был, не помню. У тебя тоже следов не осталось.
Славуш не любил говорить о детстве – его родители умерли не так давно, поэтому Милуш и забрал его в замок, сделал своим учеником. Отец говорил, что род Славуша не менее знатен, чем род Сизого Нетопыря, а его отец был едва ли не самым образованным колдуном в Млчане.
