Потом на сцене появится парочка чистопородных негодяев антигероев: Константин и Берта.
Что дальше? Заревнует ли (наконец-то!) коварный брат почти сестру? Что предпримет убийственно неверная жена и подлая мачеха? Где батюшка-миллиардер?! И будет ли свадебное платье от Лагерфельда и обручальное кольцо с брильянтом размером в кошкин глаз?
Обождем маленько.
Пока что у него пожар, а у нее потоп. Авось: объединят усилия и постепенно влюбятся. Загасят его пожар ее потопом. Вся история политики и дипломатии на том стоит.
А пока же два человека задыхаются от испарений краски и наощупь пробуют найти консенсус.)
Понимая, что никчемный, от скуки, интерес может все испортить, Илюша Зубов наступил любопытству на горло. Состроил добродушное лицо, взъерошил волосы:
– Проехали, подруга. Мне ваш промысел до лампочки. Пропустите через балкон и мы в расчете – я не при делах.
С губ Дуси Землероевой рвались горячие, оправдательные речи. Стыд распирал изнутри, огнедышащим, пылающим драконом летел из Дуси наружу: ее признали воровкой!! Уничтожили благодушным призрением! Вогнали в стыд, в прах, в ничтожество!
Вытерпеть это невозможно. В голове клокотали и бестолково множились сумбурные слова, глаза намокли и сверкали из потемок безумными фонарями.
Упреки совершенно справедливы. И от признания страшного факта становилось еще горше и гаже. От невозможности оправдаться или взорваться Землероева не нашла ничего лучшего, как разрыдаться. Из самого нутра, из самых разобиженных глубин разодранной души, из мысленного бурелома и терновых дебрей выплеснулся в темноту тихий щенячий скулеж.
Опустившись на диван и сдвинув колени, Дуся разрыдалась в полный голос. Вначале пыталась приказать себе: «Прекрати, тупица, сырость разводить! – Потом с каждым новым всхлипом все больше уходила в самозабвенные рыдания и начинала получать от судорог диафрагмы карающее, мучительное удовольствие. Вываливала, вытряхивала наружу кошмарную нервотрепку, прополаскивала душеньку в слезах…
Жесть. Что делать с рыдающими любовницами Зубов знал прекрасно. Как успокаивать подвывающих барсеточниц, на части режь – не мог представить!
Влепить пощечину? К себе прижать, обнять?!
Девица, кажется, рыдала в истерическом экстазе. Захлебывалась, маму поминала, обреченно заходилась в выразительных конвульсиях…
Не жесть, а жопа. Тут скоро Галя с зонтом вернется, а эта клуша на весь подъезд страдает!
Зубов стремительно спорхнул с бидона, облапал Дусю, уткнул зареванное лицо себе в грудь.
– Тихо, тихо, дурочка… Не надо плакать…
Все бабы одинаковы. Хоть воришки, хоть любовницы, хоть клуши распоследние. Едва в приятной близости появилась мужская жилетка (пардон, футболка) и впитала слезы, всхлипы пошли на убыль, прорезались слова:
– Мы это… Не хотели!! – скулила девчонка, поливая футболку слезами.
– Конечно.
– Мы это… Все назад вернем!!
– Еще бы.
– Мы это… Мы не воры!! Мы просто…
– Кто?
Дуся подняла на Зубова измазанное тушью личико, провела под мокрым носом ребром ладони.
– Мы не хотели.
Ревущих баб Илья не выносил. А эта еще и рассопливилась не вовремя.
– Успокойся, веди себя тихо, если не хочешь, чтобы соседи вызвали наряд. Понимаешь?
– Угу, – судорожно всхлипнув, кивнула воришка. – Я, правда…
– Мне нет никакого дела до твоих закидонов, – перебивая, строго произнес Илья, поскольку знал, как быстро, только позволь, возвращаются истерики. – Я просто прошу тебя вести себя тихо. Понимаешь?
