Но Катрина могла не беспокоиться о том, что кто-то может напугать ее в этой деревне, так как здесь царила гнетущая тишина. Кати даже посетило пугающее подозрение, что это место вообще необитаемо.
Тихонько пройдя через ворота, точнее, просто две толстые палки в поредевшем частоколе, она постучалась в первый же дом, который стоял слева от ворот. Ответа не последовало, и Кати толкнула дверь, которая скрипнула и приоткрылась, но на пороге дома и за ним никого не было видно. Незапертые двери означали, что люди не волнуются о своем хозяйстве. Катрина вспомнила сиротский дом и то, как директор строго наказывала запирать двери на пять засовов, чтобы никто не проник в ее владения. Как часто старику Арни попадало от нее за то, что он не вовремя запер дверь, разболтавшись с малышами, рассказывая им свои сказки на ночь.
– Кто-нибудь здесь есть? ― спросила Катрина, осторожно переступив порог.
Из-за угла послышался тяжелый шепот, напоминающий скрежет:
– Кто ты, дитя?
– Я Кати.
– Подойди ближе, ― прошептал голос, и раздался кашель.
– Вам чем-нибудь помочь? ― спросила Катрина и прошла в ту часть комнаты, откуда слышался голос.
«Да, брать тут действительно нечего», ― подумала она, оглядевшись. Посередине лежала какая-то дощечка, служившая, скорее всего, столом для живущих в этом доме. Свет падал на нее из большой дыры в крыше. А на тюфяке из соломы лежало тело человека, настолько исхудавшее, что было непонятно, кто там ― мужчина или женщина.
– Пить, ― послышался еле слышный шепот.
– Конечно, ― заторопилась Катрина, доставая из мешка флягу с водой, которую набрала на роднике. Кати огляделась в поисках чего-нибудь, что можно использовать в качестве посуды, но не найдя, открутила крышку и тихонько приставила горловину ко рту жаждущего.
– Тихонько, тихонько, не торопитесь, ― приговаривала она, давая напиться истощенному человеку.
«Нельзя накидываться на еду или воду, когда ты голоден или изнемог от жажды, это может погубить», ― так иногда начинал свою историю старый Арни и дальше рассказывал, к чему это может привести.
Хотя им в детском доме вообще давали мало еды, ведь их готовили к супружеской жизни с богатым господином, а «его даме не пристало много питаться, есть она должна не больше воробушка». Это уже были слова Валенсии, которая сама по себе была значительно больше воробушка и явно переедала булок на ночь.
– Кто ты, дитя, и откуда? ― повторил шепот.
– Я Кати. А пришла с той стороны каменной стены.
Человек снова закашлялся, а потом приоткрыл глаза:
– С той стороны?
– Да.
– Немыслимо. Вот уж не думала, что доживу до этого часа.
Из этих слов Катрина поняла, что перед ней женщина.
– А воду где взяла?
– На роднике, у края стены, слева течет, а справа там черный камень большой лежит.
– Тек, ― ответила женщина.
– Что значит «тек»? ― не поняла Кати.
– Он уже лет пятнадцать как высох, ― прошептала женщина.
– Ну нет, ― мотнула головой Катрина, ― Там вообще очень красиво, вокруг листва зеленая, родник журчит, и вода в нем такая, серебристая прямо, и чистая-чистая.
– Листва и родник журчит… ― повторила женщина чуть более окрепшим голосом. ― Послушай, дитя, сейчас выйдешь из моего дома и пойдешь по дороге прямо до разрушенной часовни, там справа от нее будет дом стоять, был он когда-то из камня. Зайдешь и спросишь старосту Климентия, в народе Климом кличут, ему все перескажешь.
– А вы как?
– За меня не беспокойся, коль до этого часа дожила, поживу еще чуток.
