Но несмотря на его уверенность, теперь, когда я узнал, что на свете существуют жаббервоги и прочая подземная нечисть, брести в кромешной мгле в одиночку – мягко скажем, не самое веселое в жизни дело. Особенно если учесть, что я понятия не имею, как эти твари выглядят, чего от них ожидать и чем защищаться. Держа левую руку с фонариком над головой, а правую с ножом выставив перед собой, я шел вдоль подземной реки.
И лишь разглядев алюминиевую лесенку, а под ней – толстушку в розовом, я почувствовал, что спасен. Девушка сигналила мне фонариком. Когда я подошел, она что-то сказала, но из-за включенного звука вода ревела так, что слов я не разобрал, а читать по губам в темноте невозможно.
Так или иначе, для начала стоило выбраться на свет божий. Я полез первым, девушка за мной. Лесенка оказалась ужасно длинной. В прошлый раз, спускаясь в кромешную тьму, я этого не знал и не успел испугаться; но теперь, поднимаясь ступенька за ступенькой, вдруг сообразил, на какой сумасшедшей высоте нахожусь, и от паники у меня взмокли подмышки, а на лбу проступила испарина. Высота трех- или четырехэтажного дома, не меньше – а ноги так скользили на мокрых ступеньках, что карабкаться приходилось с утроенной осторожностью.
На полпути мне захотелось передохнуть, но девушка внизу расслабиться не давала, и я долез до верха без остановки. От мысли, что через три дня снова спускаться в эту чертову лабораторию, хотелось выть. Но компенсация уже назначена, и жаловаться поздно.
Мы влезли в окошко гардероба и снова очутились в офисе. Девушка помогла мне снять дождевик и «консервы». Я стянул сапоги, поставил на стол фонарик.
– Ну, как работа? Все в порядке? – спросила девушка, и я впервые услышал ее мягкий и отчетливый голос. Не сводя с нее глаз, я кивнул:
– Было бы не в порядке – я б не вернулся. Такая уж это работа.
– Спасибо, что сказали обо мне деду. Очень выручили. А то бы я осталась без звука еще на неделю.
– Но разве нельзя было написать записку? Я бы все понял скорее, и дело бы разрешилось без суеты.
Она молча обвела взглядом комнату и поправила сережки – сначала в левом, потом в правом ухе.
– Так положено, – сказала она.
– Как? Не писать записок?
– В том числе.
– Ничего себе, – сказал я.
– Запрещается все, что мешает выжить.
– Понимаю, – сказал я. Осторожности этим ребятам не занимать.
– Сколько вам лет? – спросила она.
– Тридцать пять, – ответил я. – А тебе?
– Семнадцать… Первый раз вижу конвертора. Хотя с кракерами я тоже пока не встречалась.
– Что, правда семнадцать? – удивился я.
– Ну да. Я не вру… А что, не похоже?
– Совсем не похоже, – признался я. – Меньше двадцати я бы не дал.
– Это потому, что я не хочу выглядеть на семнадцать, – сказала она.
– В школу не ходишь?
– О школе я не хочу говорить. По крайней мере, сейчас. Если еще раз встретимся – расскажу.
Я хмыкнул. Определенно тут что-то не так.
– Интересно, что вы за люди – конверторы?
– Когда не работаем – обычные, нормальные люди. Такие же, как все.
– Все, может, и обычные… Не все нормальные.
– Можно и так посмотреть, – согласился я. – Но я-то говорю о просто людях. В метро с тобой рядом сядут, а ты и внимания не обратишь. Едят то же, что и все, пиво такое же пьют… Кстати, спасибо за сэндвичи. Просто объеденье.
– Что, правда? – обрадовалась она.
– Таких вкусных я еще не ел. Хотя за свою жизнь много всякого перепробовал.
– А кофе?
– Кофе тоже отличный.
