Я смотрел в его поросячьи глазки, близко расположенные от переносицы, горящие, словно два уголька, и думал: «Самодур, безмозглый, с каким желанием я бы сейчас заехал кулаком в твой медный лоб. Только дай таким власть, так мигом польются реки крови».
Я ничего ему не ответил, подошел к Светлане и встал к ней спиной. – Только через мой труп! – крикнул я в зал, где стояла шеренга застывших с каменными лицами истуканов.
Не знаю, чем бы это все закончилось, но в эту минуту в зале появился мой брат.
– В чем дело? – спросил он и, мгновенно оценив обстановку, направился ко мне.
– Да вот, удивляюсь вашим порядкам, – ответил я, облегченно вздохнув. – Не думал я, что в этих секциях каратэ культивируется до такой степени жестокий садизм.
Брат недовольно посмотрел на Козлова, тот отвел в сторону глаза.
– Что такое? В чем дело? – обратился он раздраженно к кондотьеру. – Сколько мы еще будем говорить на эту тему? Когда здесь перестанут совершать насилия над личностью? Когда, наконец, здесь поймут, что унижение человека – самое гнусное преступление общества?
Брат обращался как бы ко всем, но слова его имели определенное направление. Они относились к Козлову. И тот стоял, как провинившийся школьник, опустив руки и голову, и не возражал ни единым словом моему брату. И я подумал впервые, что мой брат имеет настоящий авторитет в клубе.
Затем брат повернулся к Светлане и еле слышно сказал:
– А вы можете идти.
Она тут же побежала в раздевалку, ни на кого не глядя, и я заметил, что по дороге она плакала.
После окончания тренировки в зале остались только самые опытные и преданные каратисты, составляющие спортивную элиту клуба. Многие из них занимались также бейсболом. Раньше я большинство из них встречал на тренировках в поле с битами и ловушками. Все они были бойцами клуба.
Началось тайное военное совещание, на котором мне позволили присутствовать. Десятка два юношей в спортивных кимоно сидели в шахматном порядке прямо на полу в японской позе, положив на колени пудовые кулаки, и молча смотрели в рот моему брату. Кондотьер Козлов сидел тут же в турецкой позе и нервно массировал голень своей правой ноги.
– Наша акция по дезинформации противника, к сожалению, не удалась, – начал свою речь брат тоном начальника генштаба. – Не буду вдаваться в подробности нашего провала, чтобы не открывать наших тайных агентурных связей…
«Это он сказал к тому, чтобы выгородить меня», – подумал я.
– …но нам сейчас нужно рассмотреть один из вариантов отступления или компромисса с противником.
– Только без передачи им свитка, – нервно заметил Козлов.
Бойцы согласно кивнули головами.
– Да что за ценность представляет этот свиток и искусство, ради которого вы решили ввязаться в войну? – воскликнул брат. – Вы бы хоть показали мне его или рассказали о нем.
Козлов кивнул головой. Из первого рада выдвинулся очкастый юноша очень интеллигентной наружности, поклонился Козлову и, сидя по-японски, начал говорить, чеканя слова, как будто рапортовал высшему начальству:
– Свиток «Оби-но катана» написан во времена правления сёгуната Токугава в буддийском храме Мёрюдзи, другое название храма Ниндзя-дэра, что находится в княжестве Кага, монахами-ниндзя, через которых осуществлялась тайная связь князей семьи Маэда с заточенным в киотском плену японским императором. Когда монахи пробирались через заставы княжеств Синано, Тобида, Бино, Биче, тяготеющих к сёгунату, обосновавшемуся в Эдо, по одному лишь подозрению их тщательно обыскивали и отбирали любое оружие, поэтому монахи овладели искусством боя поясами, используя их не хуже мечей. Поэтому свиток и называется «Оби-но катана», что означает «Пояс словно меч».
