– «Бакю» – хороший город. Кюфту там готовят замечательно. Эх, просрали всё…
– Да… – соглашался Армен и рассказывал про Баку.
В церковные праздники Богомоловы вызванивали рындой подобие благовеста, Николаич читал молитву. Сергей эти песнопения не поощрял, как и вообще все божественные дела, часовню строить запретил.
– Ты пойми, – объяснял он мне, – у богомольцев своё, Закирзяновы – мусульмане, пускай умеренные, но мусульмане, у Армена – другая церковь. Хоть и православная, но другая, Аркадий – еврей.
– Да какой Аркадий еврей? Он такой же еврей, как я – православный!
– До поры до времени. Как петух клюнет, у людей и не то просыпается. Нам только религиозной резни здесь не хватает. Вадим в баптисты запишется, ты – в адвентисты седьмого дня…
– Я в скопцы запишусь скоро. В евнухи.
– …я вообще полухохол, организую отделение автокефальной церкви… или униатом объявлюсь. Понастроим здесь храмов, и пойдут клочки по закоулочкам. Может, попы с казаками и правы.
– В чём?
– Коллектив должен быть однородным. Ладно, разберёмся. Пусть звонят, но вы не ходите. Не надо этого.
Мы и не ходили.
Крановщика в «самарке» не было.
Открытая дверь, раскрытая постель, вещи аккуратно, по-армейски, сложены на стуле. «В туалет пошёл?» – подумал я и под гудение рынды побежал по посёлку. Кран «Ивановец» стоял у забора, а крановщика не было нигде.
Вчера, после договоренности о работе и оплате крановщик за всю дорогу не сказал ни полсловечка. Глаза закатил и гонял в Интрофае под черепушкой бесконечный чат. С тех пор как мобильная связь за счёт приват-рекламщиков стала бесплатной, все болтают друг с другом не смыкая глаз.
Не смыкая глаз и не разжимая губ.
Интересно, а почему с нас плату за мобильную связь не берут – мы-то рекламу не слушаем? Хотя сколько нас таких осталось, с древними аппаратами? Единицы.
Даже ладонники, как у Кубатова-младшего, редко встретишь.
Наверно, платёжную программу дороже перестраивать.
Но почему нет ни связи, ни электричества?
Обежал посёлок, вернулся на реку. «Как всё-таки быстро привыкает ко всему человек», – подумал я. Для меня по третьему разу запруда и колыхание голых тел представляли собой привычную часть ландшафта.
Я думал не о сотнях мертвецов в медленной воде, а о том, куда ушёл раздетый крановщик и будем ли разбирать запруду без полиции, сможет ли Аркадий его заменить, и нет ли в кабине «Ивановца» личного чипа, и справится ли обычной, не коленчатой стрелой, и каково придётся Закирзяновым с Вадимом лазить в воде по груде тел. Наступать на них, переворачивать, подлезать со стропами под дубовые стволы, отталкивать и касаться окостеневших мраморно-бледных рук, ног и грудей.
Приближаться вплотную к безглазым расклёванным лицам, слушать деловитые переговоры чаек с их тошнотворными жёлтыми ногами и мелькающими жёлто-зелёными клювами.
Меня передёрнуло.
Всё-таки пробираться по завалу из голых мертвецов – это не совсем то, что предполагалось первоначальным ППР, планом производства работ.
Весь посёлок собрался на берегу; галдели каждый о своём. Первое потрясение уже прошло.
– Когда турки резали армянский народ, в Евфрат сбросили тридцать тысяч детей, стариков и женщин, Евфрат покраснел от крови и изменил русло! – размахивал руками Армен.
Он часто срывался на разговор о геноциде, но сейчас эти слова звучали для нас иначе.
– Крановщика нет нигде, – сообщил я. Мне показалось, что Сергей не удивился. Зато меня удивило его возбуждённое приподнятое настроение.
