«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет… И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. Боязливых же и неверных, и псов, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь – в озере, горящем огнём и серою».
Потом папа долго и подробно описывал и обличал всех скверных. Наверное, чтобы при встрече мы с мамой сразу опознали и различали псов, боязливых, любодеев и чародеев. А где мы их увидим? Они в городах все. Мы это не слушали, научились отключаться, но виду не показывать.
А то папа пуще прежнего расходится и нас начинает заодно обличать.
Я и мёртвых на реке не испугалась. Как будто папа давно уже всех городских похоронил. А как же я к Франни хотела уехать? Получается – Бог отвёл? Значит, Он всё-таки есть? Не знаю, ничего не знаю.
Мама с нами на берег не пошла, осталась с Василисой. У неё температура поднялась, горло распухло. Да если бы и пришла мама – что она сделает. Она медсестра всего лишь. Мама переживает очень из-за того, что у нас врача нет. А в город не поедешь. Нет у тебя чипа идентификации – и тебя для доктора нет.
Эдуард Васильевич из Петушков пока выручает, но он старенький уже. А если его не станет? Мама говорит, что его Сергей Саныч к нам сто раз звал переехать, не хочет. Вы, мол, там меня и ветеринаром заставите быть, и зоотехником, и болеть начнёте в пять раз больше, когда врач рядом. У вас там роса целебная, от всех болезней. И баня.
А здесь, на берегу, и бригада врачей не поможет. Или, может, кто-то есть живой?
Все взрослые, кроме Сергея и Александра, галдели об эпидемии, отравлении, радиации, нажимали на кнопки мобильных. Неужели они не понимают, что случилось? Клязьма хоть и не горела огнём и серой, а всё исполнилось по Иоаннову Откровению. Умер старый мир. А мы – всё унаследовали.
Папа сжал мне руку, и я поняла: надо помалкивать. Испугалась, что он начнёт сейчас пророчество Исайи читать: «Слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули…» – ну, и так далее. Но обошлось.
А потом вернулись в посёлок, и всё закрутилось по привычному кругу – коров подоить, накормить, аппараты промыть… да ещё молоко самой на ледник везти, мужчин-то Сергей Саныч распределил кого куда. Снова подумала: как же без электричества будем? Как молоко охлаждать? За три дня полторы тонны набирается. Вручную в бункер? А сепаратор? На ручной тяге? А сыворотку свиньям…
И засмеялась. Теперь некому нам электричество отключать.
– Ты что? – повернулась Лариса. Глаза испуганные – подумала, что я умом тронулась.
– Дашу вспомнила, – сказала я. Лариса хоть и умная, а не поймёт всё равно.
Борис и братья из леса вернулись, полегче стало. Причесалась, платье сменила, собрала мужчинам перекус и понесла им на речку. Солнце уже высоко поднялось.
Пчёлы жужжат, трясогузки друг дружку зовут: «цли-цлити-цирли», зяблик свистовые коленца пускает. Шла и шла через луг, забыла про всё на свете. Но как забудешь, ближе к реке всё мёртвыми усеяно. Распухать уже начали. И пахнет, пахнет!..
Поесть мужчины поднялись на косогор, от запаха подальше. Едят вроде спокойно, шутят даже.
– Сергей Александрович, – набралась я смелости и замолчала. И опять набралась: – …Сергей Александрович, папа… – их ведь похоронить нужно. Это же люди. Они же вчера ещё жили.
