Нина едва передвигает ноги. Она высохла так, будто не ела несколько недель, она похожа на людей с чудовищных фотографий из концлагерей. Короткая юбка, потерявшая в тумане свой яркий красный цвет, и жёлтая блузка, болтаются на ней: от каждого слабого Нининого шага по одежде идут волны.
Бредущий рядом Филипп выглядит совсем иначе: его раздуло, разнесло, но это не жир, это бродящие в теле гнилостные газы. Он покрыт червями, они вылезают из проделанных в коже нор, падают ему под ноги, увлекая за собой чёрно-красные кусочки плоти. Его нос отвалился где-то по дороге, пальцы разбухли, ступни не сгибаются. Он шлёпает по земле, непостижимым образом всё ещё способный передвигаться. Всё, что осталось в нём живого, – его глаза, впервые в жизни полные настоящей боли.
Нина начинает заваливаться набок, падает, выставив руки перед собой, и те с лёгким печальным хрустом ломаются в локтях. Филипп с мычанием поворачивается к ней, кажется, из его глаз медленно сочатся густые слёзы, но он ничего не может сделать: его живот лопается, оттуда выпадает большой клубок длинных серых червей, и он сам тоже оседает на землю, но всё ещё стремится дотянуться до Нины, до её сухого тела с запавшими щеками, зияющим провалом рта, тела, уже переставшего дышать. В считанные секунды от Филиппа остаётся грязная куча подгнившей плоти. Черви пожирают её, друг друга, совокупляются, размножаются и умирают.
Ирма кричит – тихо, хрипло, прижав руки к горлу. Юстас хватает её, разворачивает и, крепко держа за плечи, говорит:
– Мы выберемся. Пёс был сволотой, и Архангел его был фашистом, поэтому что-то их сожрало. Но мы живы. Мы выберемся.
– Ни… на, – всхлипывает Ирма. Юра обнимает её и соглашается:
– Нинку жалко. Пёс, сука, утянул её за собой.
Алекс подходит к ним ближе, и ловит взгляд Юстаса: тот действительно верит, что они спасутся. Это… немного забавно.
Туман же понемногу рассеивается, освещение снова мигает, и теперь они стоят под голубым ласковым небом, правее алеет закат, а прямо перед ними расстилается зелёная холмистая долина с вьющейся просёлочной дорогой. Воздух тёплый и вкусно пахнет травами, и где-то далеко слышно… мычание коров.
– Там могут быть люди… – шепчет Ирма. Они переглядываются с Юстасом, у обоих в глазах надежда.
Они идут на звук, сначала – по дороге, сухой, ровной, достаточно широкой, потом сворачивают налево, забираются на холм. Мычание уже совсем рядом.
С холма они видят совсем не то, что ожидали.
Мычание просто висит в воздухе, будто производящие его животные невидимы. Оно похоже на звуковую пелену, укутывающую небольшую впадину между двумя холмами. В ней лежит раскрытая книга, очень похожая на ту, в библиотеке: точно такие же алые страницы. Только эта раз намного больше: два человеческих роста в высоту. Ирма недоумённо оглядывается, но Юстас пожимает плечами и начинает спускаться к книге. Ирма нерешительно следует за ним, Алекс чуть медлит, но решает посмотреть вблизи на то, что будет дальше.
Книга раскрыта примерно на середине, в ней столько плотных, огромных страниц, что толщиной она по колено. С двух шагов видно, что хотя в ней нет ни слова, что-то на страницах всё-таки происходит: по ним, будто по невидимым строчкам, ползут орды насекомых. Маленьких бледно-красных жучков с вытянутым телом и большими усиками. Что-то среднее между божьей коровкой и тараканом.
Ирма вздрагивает от отвращения: она ненавидит жуков. Но Юстас с интересом наклоняется, потом подцепляет одного пальцем, подносит к глазам.
