Странные миры, странные гости - страница 15

Раскрыв объятия, Мойша ждал свою разлюбезную маму. Туман поредел, освобождая из своих пут двигавшийся к шефу объект. Толстое тело несли тонкие ножки, вытянутая шея венчалась крохотной головкой с длинной соплей. Нет, при всем уважении, это явно не Роза Амальриковна.

Бокастая индейка, воинственно распушив перышки, нагло шагнула к испуганному Кацу. Что все это значит?

Сзади раздалось сиплое перханье: главный черт закашлял серой.

– Он в полном вашем распоряжении!

Мойшу грубо пихнули в спину. От такого беспардонного обращения начальник «Синая» завертелся волчком, проваливаясь и уходя вниз, вниз, вниз…

Туман расступился. Перед Моисеем Израилевичем была идеально надраенная кухня. Тут все, что необходимо – включенная плита, пышущая жаром духовка, ряд остро наточенных ножей, топорик для рубки мяса, молоток, блендер, ступка с пестиком, соковыжималка, мясорубка, микроволновка, раскаленная докрасна вафельница.

На застывшего перед этим кулинарным эльдорадо повара наплыла черная тень. Распустив соплю, индейка нависла над человеком, который как-то съежился, сдулся, уменьшился, напоминая проколотый шарик. Птица наклонила голову набок, стрельнула черным глазом. Мойша никогда не видел, чтобы птичий клюв мог так растягиваться в зловещей улыбке. Но именно это и происходило – отбившаяся от рук индюшка улыбалась.

Надев поварской колпак, она вытащила деревянные шпажки…

– Дьявол его разбери! Вздумалось ему помирать когда ни попадя!

Оппенхаймер яростно дернул себя за рыжий ус. Будучи импресарио недавно преставившегося пианиста-виртуоза Германа Герта, он терпел с его смертью огромные убытки. Нервно расхаживая по комнате венской квартиры, делец изрыгал проклятия, потрясал бессильно сжатыми кулаками. Массивные брелоки на цепочке, пронизывавшей его жилет, раскачивались и позвякивали в такт телодвижениям своего владельца.

– Вот она, благодарность! Я его можно сказать вывел в люди, одел, обул, накормил – а он со мной так обошелся! Оставил без гроша в кармане!

Злобный голос гремел под лепным потолком, стесняя слух гипсовых амурчиков. Топорща усы, Оппенхаймер повернулся к спокойно сидящему в роскошном кресле тощему субъекту.

– Вы только вообразите, герр доктор, я его взял буквально со дна общества и поднял на самые небеса музыкального олимпа… Все, слышите, все, чего он достиг – он достиг благодаря мне! Негодяй! Такие деньги!

Мысль об утекающих сквозь пальцы денежных потоках вызывала у Оппенхаймера почти физическую боль. Весь в мыле, рассерженный и буйствующий, он походил на старого верблюда, которого вдруг лишили любимого водопоя. Да как он посмел?! В тот самый момент, когда должен был случиться апофеоз, когда все уже готово – афиши расклеены, билеты раскуплены. Когда взят аванс, а на концерте будут присутствовать господа голубых кровей.

Все рухнуло в одночасье.

– Именно дьявол тогда бросил Герта в этот проклятый открытый экипаж. И это в стоявшие тогда морозы! Он заболел – а я теперь стал должником… А какие мы могли бы сделать дела…

Паркет треснул под тяжелым каблуком глубоко огорченного импресарио.

Имя Германа Герта в то время гремело по всей стране. И не было ни одного модного салона, ни одного местечка, где бы о нем не слышали. Еще бы! Ведь во многом ему удалось обскакать самого Листа[18]. Когда Герт садился за рояль, его руки начинали жить собственной жизнью.