Гибкие пальцы, казалось, теряли суставы и превращались в каучуковые, споро перебегая по клавишам фортепиано. А что за звуки они извлекали! Руки маэстро обретали ловкость каракатиц, сливаясь и разъединяясь в каком-то колдовском танце. И на свет являлась мелодия – то страстная, то спокойная, грусть и печаль уступали место торжествующей радости, околдовывая слушателей, ввергая их в транс…
Отныне все это стало историей.
Неожиданная болезнь и скоропостижная смерть Герта перечеркнули все честолюбивые замыслы Оппенхаймера, наложившего лапы на творчество музыканта. Подумать только, что будет твориться в Венской опере! Что он будет объяснять мсье Боннэ, влиятельному финансисту, вложившему часть своих средств в мировое турне Герта? И, самое страшное, как отнесется ко всему этому монарший двор?!
Все эти мысли полоснули Оппенхаймера по сердцу. Широкий лоб болезненно сморщился, обнаружив множество глубоких складок, походивших на след когтей разозленного тигра. И этим тигром была жадность. Музыкальный делец не мог поверить в происходящее – целое состояние уплывало из рук, исчезая за горизонтом грозящей ему катастрофы.
В отчаянии импресарио со всей силы вломил кулаком по столу красного дерева. Бриллиант на его мизинце заиграл радужными красками.
И в этой комнате, в которой разразилась эмоциональная буря, был лишь один уголок спокойствия. Безразличный ко всему доктор Фрункель допустил только одну вольность – забарабанил мертвенно бледными пальцами по подлокотнику кресла. Лицо герра доктора, лишенное крови, анемичное и застывшее, никогда не становилось полем битвы бушующих чувств. Длинный и бесцветный, он походил на мелок от тараканов.
– Черт побери! Что же мне делать?
Сотрясаемый нервной дрожью, Оппенхаймер воззрился на своего давнего товарища. Фрункель все еще сидел, размышляя о чем-то и выстукивая легкомысленный мотивчик:
Тра-та, тра-та, тра-та-та!
Оппенхаймер вновь стиснул кулаки. Намечалось второе пришествие бури. Не замечавший до этого ничего вокруг Фрункель вдруг порывисто поднялся. Наблюдалось неожиданное для него оживление. Тонкие губы дрогнули, глаза проницательно сверкнули. Обращаясь к импресарио, герр доктор милостиво позволил словам покинуть темные недра своего рта:
– Вы знаете об опытах Алессандро Вольта?
Далекий от музыкальных тем вопрос поставил Оппенхаймера в тупик. Напряженно посапывая, он задумчиво подкрутил растопыренный ус. Вольта? Где-то он уже слышал это имя. Рыжие пучки волос вокруг зеркальной лысины опасно вздыбились, свидетельствуя о напряженном мыслительном процессе.
– Это что, новомодное увлечение? Навроде животного магнетизма или месмеризма[19]?
– Не совсем. Здесь речь идет о новом виде энергии, об электричестве. Удивительная вещь, способная заставить лягушачьи лапки танцевать канкан. И еще много чего можно проделывать с этой материей, если правильно направить ее, заставить течь по нужному руслу…
Герр доктор вновь погрузился в свои мысли. Он давно интересовался данным предметом, возможность обуздать молнию манила его, почти ослепляла. Чем он не Зевс, не Юпитер? У самого Фрункеля была небольшая мастерская в подвальном помещении одного особнячка в самом центре Вены. Бесконечными вечерами он предавался своему скромному увлечению, колдуя над машиной особой конструкции. Вероятно, теперь ему удастся испытать ее в полную силу… Что там писала госпожа Шелли
