После кладбищенского променада, оставляя Оппенхаймера наедине с его судорожно сжимающимся желудком, Фрункель предупредил сообщника о некоторых обязательных «процедурах». Да, «процедурах», так они условились это называть. И теперь приближалось время, когда нужно было к ним приступать.
Скосив глаза по направлению к треклятой комнате, театральный агент испустил негромкий стон.
Ничего не поделаешь – надо!
Заставив неимоверными усилиями оставить мягкий покой кресла, Оппенхаймер проковылял в залу. Чуть позже он вернулся, слегка дрожа и отворачивая голову от того, что был вынужден сжимать в руках. Небольшое и цепкое, оно примостилось у него на коленях…
Так, что там говорил Фрункель? Нужно осторожно массировать, чтобы… как он там выразился… «пробудить» профессиональные навыки. Мой бог, какое же оно холодное! На ощупь предмет был просто ледяным куском мрамора, но Оппенхаймер смело начал разминать «деталь» пальцами. Единственное, что его согревало в тот момент – это грезы о предстоящем денежном куше.
Здание Венской оперы озаряло сияние.
Нарядные дамы и кавалеры прибывали в торжественных экипажах, окруженные блеском пелерин, бутоньерок и утонченным запахом дорогих духов. Грянул тот самый день, который столько раз воссоздавал в своих мечтах импресарио Германа Герта. Ничто теперь не могло разрушить его планы.
Фрункель, верный друг, хлопотал над последними важными штрихами. С черного входа в Оперу был вкачен тяжеленный ящик, спровоцировавший толки и пересуды среди транспортировавших его грузчиков. На вопросы обескураженного руководства уважаемого учреждения было отвечено – причуда гения. Ну что же, этот маленький каприз не так уж и трудно реализовать.
Правда, Фрункель выдвинул еще одно условие: на сцене должны установить ширму, прикрывающую музыканта со всех сторон. Без нее всемирно известный артист выступать не станет. Круглые глаза и удивленные возгласы сгладил звон денег – и час ноль настал. Оппенхаймер в нетерпении расхаживал, скрытый бархатной занавеской, покуда в центре на постаменте размещали царственный рояль.
Сегодня он будет править в этом королевстве музыки.
Возмущенные голоса недовольных несуразным реквизитом смолкли с первыми же аккордами. Тонкие пальцы, выглядывавшие из-за плотной ширмы, принялись извиваться, напитывая атмосферу чарующими звуками.
Да, это был неподражаемый стиль Германа Герта!
Словно тысячи серебряных иголочек пронзали пространство, впрыскивая в окружающих бодрящую дозу адреналина. Виртуозное мастерство пианиста превращало музыкальный инструмент в станок, ткущий тончайшее музыкальное кружево. На этом холсте оживали фольклорные персонажи, смелый Сигурд разил злобного дракона, а в сердцевине гор звонко стучали сотни молоточков трудолюбивых сказочных гномов.
Глядя на завороженные лица слушателей, Оппенхаймер, до этого нервно грызший ноготь, успокоился. Все идет как по маслу – никто ничего не заподозрил.
Мозг импресарио вновь заработал как счетная машинка, подсчитывая барыши с проданных билетов… Несмотря на вращение в около культурных сферах, Оппенхаймер остался чрезвычайно приземленным человеком: если искусство не конвертировалось в «презренный металл», оно его не интересовало.
Поглядывая из укрытия за бархатными занавесями, импресарио с холодком думал, какой бы разразился скандал, если бы только кто-нибудь пронюхал…
Если бы кто-то заглянул за ширму, его глазам предстала бы фантасмагорическая картина, достойная кисти Босха
