всяческую одежду, способную защитить от холода
и ледяного ветра.
В Германии такими вещами были заполнены огромные ящики. Однако когда нас под Сталинградом внезапно настигли холода, на фронт не поступило почти ничего из собранных вещей, и в тыловых складах их было немного. Обер-квартирмейстер армий пытался ускорить доставку обмундирования, но старания его почти ни к чему не привели: транспорта не хватало, а пространства, которые надо преодолеть, были огромны.
Из Миллерово, главной базы снабжения 6-й армии, поступило сообщение, что, когда открыли первые вагоны, заполненные зимними вещами, обнаружилась страшная картина.
Наряду с шерстяными и вязаными вещами в вагонах нашли сотни дамских шубок, муфты, каракулевые манто и другие меховые изделия, в том числе дорогие вещи, которые, однако, на фронте не имели никакой ценности. Видимо, никто не просматривал и не отбирал одежду, которая была сдана населением, ее просто направили дальше.
Пусть, мол, армия думает, что с этим делать.
Шмидт неистовствовал, узнав об этой халатности.
Но он ничего не мог изменить. Виновные отсиживались в тылу, в тепле, за 2000 километров от Сталинграда.
Дивизионные интенданты получили приказ раздавать немногие пригодные зимние вещи только сражающимся частям.
Но ими можно было снабдить лишь примерно одного из пяти солдат, находившихся в окопах и землянках северного участка фронта без печей, без топлива, в глубине заснеженной степи, где бушевал обжигающий кожу, ледяной норд-ост.
Тем временем в штабе армии уже накапливались
груды тревожных донесений.
Наши нервы были напряжены до крайности. Стало окончательно ясно, что в ближайшее время начнется советское контрнаступление.
А если оно окажется успешным? Если ХI армейский корпус и 3-я румынская армия не удержат своих позиций? Что будет тогда?»
Несколько слов в дополнение от себя. Писать, о том, какой вермахт хороший или плохой бессмысленно. Я и не собираюсь делать ни того, ни другого. Я не собираюсь писать и об ужасе войны. Они были, и были и со стороны немцев.
А. Фольтгеймер в письме своей жене жаловался:
«Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми – я погибаю, я умру, я это чувствую …»
Иоганнес Михел своей сестре от 22 февраля
1942 г. Писал: «Отступление не прошло для нас бесследно – кто отморозил ноги, кто нос, всякое было. Питание стало безобразно скудным. Нужно самому себе помогать, иначе плохо кончишь. Но вы обо мне не беспокойтесь, уж как-нибудь мы пробьемся…
Может быть, это скоро кончится, и мы вернемся
здоровыми домой… Нам это все так надоело…»
Буфф писал родне 4 января 1942 года:
«Сегодня воскресенье. Снаружи тепло – 10 градусов,
но сильный ветер. У нас больше половины попали в госпиталь с обморожением. В последние дни пришло много почты от вас и посылок с драгоценным содержимым: рыбий жир, сок бузины, яблоки, шерстяная жилетка, теплая шапка, масло и многие другие вещи, а также поздравления от Вольдемара, Теклы и мамы. Я заранее радуюсь предстоящим прогулкам в этом теплом полярном одеянии. Тысяча благодарностей за все усилия, которые вы приложили. Теперь я особо не беспокоюсь, что переживу зиму. Если бы у всех моих товарищей была такая теплая одежда, то есть такие заботливые родственники! Но у многих никого нет, и Геббельс не напрасно призвал посылать на фронт теплые вещи».
