– Поторопитесь-поторопитесь, дело важное, безотлагательное.
Орудуя во рту зубочисткой и поцикивая поочередно каждым зубом, Бабосов приготовился ждать доклада своего секретаря.
Глава 9
После странного и, как ей показалось, тревожного звонка из аппарата администрации начальник управления культуры и искусства в одно мгновение утратила душевный покой. И было отчего – тут любой бы растерялся, что уж говорить о столь утонченной натуре, какой являлась Нора Адонисовна Дебальзюк, – ведь ей открытым текстом предложили купить губернаторскую почетную грамоту, как какую-то открытку в «Союзпечати».
Дебальзюк бережно опустила телефонную трубку на рычажки аппарата, машинально смахнула несуществующую пыль с гипсового бюстика своего любимого писателя и почти что однофамильца, поправила на плечах сползшую шаль и отошла от письменного стола к открытому окну. На газоне зеленела сочная трава, покачивая на легком ветерке зелеными нарядами, водили хоровод молодые ивушки, а в клумбе под самым окном над разноцветными шарами соцветий гортензии роились трудолюбивые пчелы – ничего этого Дебальзюк не замечала, отрешенно глядя перед собой пустыми глазами.
В ее душе боролись противоречивые чувства, но ни одно не побеждало. С одной стороны, она была немного обижена на местные власти за то, что ее управление вечно игнорируют. Но, с другой стороны, сама мысль заплатить за грамоту была ей противна. К тому же ведь это противозаконно, а после недавнего громкого скандала, связанного с ее амурной связью с юным дарованием – шестнадцатилетним солистом детского хора городского дома культуры, – и вовсе опасно. А ну как узнается, что начальник управления культуры купила грамоту? Случись подобный конфуз, она бы этого уже не перенесла.
Но все-таки эгоистичные страхи не могли заставить Дебальзюк принять отрицательное решение: с какой стати ей было отказываться от вполне заслуженной награды, которая, казалось, сама плыла в руки, как будто дарованная судьбой? Ведь никто из претендентов, большинство которых она знала как облупленных, не был достоин даже пальцем прикоснуться к почетной грамоте, чтобы не замарать ее чистоты. Особенно этот склочник Бабосов, начальник «Курортспецхоза», в прошлом году взыскавший с нее через суд крупную сумму штрафа, и все из-за ее решительного отказа переводить его племянницу с должности библиотечной буфетчицы на должность заведующей центральной городской библиотекой.
А от нее всего-то и требовалось, что просто позвонить в аппарат и предложить совершенно смехотворную сумму – три тысячи рублей, то есть на одну тысячу больше ненавистного Бабосова, и дело в шляпе. Но как решиться на этот отчаянный шаг? Ведь это и подло, и низко – культурные люди так себя не ведут. Да, но в противном случае награда достанется Бабосову, и тогда справедливость будет поругана. Но ведь справедливость неподкупна – это и есть ее высшая ценность. Но она также не терпит попирательства и нуждается в восстановлении… О, Боже! Боже! Боже!
От всех этих противоречивых мыслей у Дебальзюк закружилась голова. Она вернулась к столу, села в офисное кресло и, устало откинувшись в нем, театральным жестом прикрыла глаза рукой… Между прочим, мир искусства был далеко не чужд Норе Адонисовне Дебальзюк, ведь она когда-то училась в театральном. Но так сложилась судьба, что долг призвал ее на госслужбу, и вот теперь она здесь. А так, быть может, Шекспира могла бы играть: и Офелию, и Джульетту, и Клеопатру, и Дездемону, и… да и самого Шекспира тоже.
