Неттл повернулась, чтобы возвратиться на свое место, но Кетриккен остановила ее, положив руки ей на плечи. Риддл, побледнев, смотрел снизу вверх из толпы, как его возлюбленную провозглашают принцессой. Словно он тут ни при чем. Я от всей души сочувствовал ему.
Теперь заговорила Кетриккен, и голос ее перекрыл приглушенное бормотание гостей:
– Долгие годы многие люди продолжают считать Фитца Чивэла предателем. Несмотря на то что я поведала о событиях той роковой ночи, когда мне пришлось бежать из замка, на его имени все это время остается пятно позора. И поэтому я спрашиваю вас, менестрели: знает ли кто-то из вас балладу, лишь однажды прозвучавшую в этом зале? Балладу Тагссона, сына Тага, сына Ривера. Там рассказывается вся правда о деяниях Фитца Чивэла, о том, как он пришел на помощь своему королю в горах. Знает ли кто-нибудь из вас эту балладу, о менестрели?
Во рту у меня пересохло. На протяжении моей жизни обо мне успели написать две баллады. Одна называлась «Башня Оленьего Рога», там рассказывалось о том, как я сражался с пиратами красных кораблей, когда, опираясь на предателей, они сумели прорваться к крепости на острове Олений Рог, защищавшей берега страны. Ее сложила во время войны честолюбивая девушка-менестрель по имени Старлинг Бердсонг Певчий Скворец. У этой песни была приятная мелодия и запоминающийся припев. Услышав ее впервые, обитатели Оленьего замка готовы были поверить, что в моих жилах бастарда течет благородная кровь Видящих. Они даже готовы были считать меня героем или кем-то вроде героя. Но это было еще до того, как принц Регал убедил всех в моем предательстве. До того, как меня бросили в темницу, обвинив в убийстве короля Шрюда. До того, как я, по мнению большинства, умер там и навсегда исчез из Оленьего замка и с людских глаз.
А вот во второй балладе не только превозносилась кровь Видящих, текущая во мне, и мой магический Дар, но и утверждалось, что я восстал из мертвых, чтобы последовать за королем Верити, когда тот отправился искать помощи Элдерлингов для защиты Шести Герцогств. Как и в балладе об Оленьем Роге, правда переплеталась в этой песне с поэтическими преувеличениями. Насколько мне было известно, она лишь однажды звучала в стенах Оленьего замка – ее спел менестрель Древней Крови, чтобы доказать, что и среди Одаренных встречаются благородные герои. Но многие из слушателей в тот день не пожелали с ним согласиться.
Кетриккен вопросительно оглядывала галерею, где сидели музыканты. К моему великому облегчению, они лишь переглядывались и пожимали плечами. Один менестрель скрестил руки на груди и покачал головой, словно ему была противна сама мысль петь хвалу Бастарду-колдуну. Какой-то лютнист перегнулся через перила поговорить с седобородым музыкантом. По его кивку я догадался, что тот вроде бы слышал балладу однажды. Потом он, как и все прочие, пожал плечами, дав понять, что не помнит ни слов, ни музыки, ни кто сочинил эту песню. У меня понемногу отлегло от сердца, а на лице Кетриккен отразилось разочарование, но тут сквозь толпу стала пробираться немолодая женщина в вызывающем сине-зеленом платье. Пока она с достоинством шла к свободному от гостей пространству перед королевским возвышением, тут и там раздались аплодисменты и кто-то выкрикнул:
– Ну конечно! Старлинг Певчий Скворец!
Если бы не этот голос, я мог бы и не узнать мою былую возлюбленную. Годы изменили ее, талия сделалась шире, изгибы заметнее. В пышном многослойном платье, расшитом пуговицами, она была совсем не похожа на ту своенравную и деловитую девушку-менестреля, которая когда-то отправилась с Верити в Горное Королевство, чтобы пробудить Элдерлингов. Теперь она отрастила длинные волосы, и седые пряди в них были не белыми, а серебряными. Она щеголяла в серьгах, ожерелье, браслетах и кольцах, но, идя к трону, сняла все украшения с рук.
