– Чует мое сердце, что застрянем мы здесь и не с чем нам будет даже выехать.
– Полноте, полноте! Уж до Краснопузырска-то мы вас доставим, – утешал ее лесничий.
– Последнее это дело будет, ежели Христа ради нас станут из города в город переправлять. Да и с чем мы туда приедем? Костюмы-то вот мои придут из Петербурга, из заклада – сейчас и придется их вновь закладывать, чтобы с гостиницей рассчитаться.
Сам Котомцев угрюмо молчал и кусал губы.
– В среду надо попробовать не ставить здесь спектакля, а попробовать устроить литературно-музыкальный вечер в ратуше, – сказал он наконец. – Ратуша все-таки в центре посада, и туда публика охотнее пойдет. Я могу прочесть «Записки сумасшедшего» Гоголя, ваша супруга споет малороссийские песни. Она отлично поет, – обратился он к лесничему. – Моя жена прочтет несколько стихотворений, господин Кац сыграет на рояле…
– В чем я буду читать стихотворения-то перед публикой, позвольте вас спросить? Не в этом ли ситцевом платье? – иронически задала ему вопрос жена.
– Да уж к среде, душечка, должны же прийти из Петербурга твои хорошие платья. Это один-единственный исход. В среду нельзя здесь ставить спектакля. Сбору будет еще меньше, чем сегодня. А вечер в ратуше – другое дело.
– Жена моя к вашим услугам… – поклонился лесничий.
– Господа! Я хочу музыкально-литературный вечер в ратуше в среду устроить! – крикнул Котомцев бродившим по сцене актерам. – А здесь спектакль отменим. Голова обещал мне залу в ратуше.
– Ну что ж, отлично! Я комические куплеты пропою, – откликнулся Суслов. – Только вот в чем штука: у меня фрака нет.
– Найдем фрак, – сказал лесничий. – С нотариуса, с Евлампия Петровича, фрак будет тебе в самый раз.
– Алексей Павлыч! Ты что прочтешь? – спрашивал Котомцев Днепровского.
– Наизусть ничего никогда не читал, но ежели надо, из «Братьев Карамазовых» Достоевского по книге прочту.
– Да уж надо из чего-нибудь вечер составлять. Даша качучу станцует. Коротенькая юбочка и трико у нас найдутся.
– Нет, Анатолий, я не могу… – потупилась свояченица Котомцева.
– Отчего не можешь? Танцевала ведь прежде.
– Да, когда я девочкой была. А теперь нет, нет!
– Глупая! Да ты теперь будешь больше иметь успеха, чем девочкой… На ура примут.
– Нет, нет. Не просите.
К ней подскочили сын головы и сын кабатчика Подседова.
– Дарья Ивановна, станцуйте, – упрашивали они.
– Ни за что на свете!
– Я вам букет поднесу, – говорил Подседов.
– Очень вам благодарна, но не могу я качучу танцевать, ежели у меня даже кастаньет нет.
– Врешь, врешь. Кастаньеты у тебя в саквояже, – заметила ей сестра.
– Ну и что же? Одна из них лопнувши.
– А другая цела. И об одной станцуешь.
– Как же это так об одной?
– Ежели уж на то пошло, то лопнувшую кастаньету всегда склеить можно, – заметила сожительница Днепровского Гулина, отвела Дашу в сторону и строго сказала: – Как тебе не стыдно отказываться! Товарищество погибает, хватается за вечер в ратуше, как утопающий за соломинку, а ты упрямишься номер исполнить, и номер такой, который может быть заманкой.
– Я не упрямлюсь, но я просто не могу. Ведь я года два уже не танцевала.
– Врет, врет. Будет танцевать! – мигнула ей сестра и шепнула: – Нам на хлеб, нам пить-есть надо, а ты куражишься! Не имеешь права отказываться.
Даша слезливо заморгала глазами и направилась за кулисы.
– Желаете, я вам на скрипке сыграю? – предложил Котомцеву лесничий.
– Батюшки! Об вашем номере-то и забыли! – хлопнул себя Котомцев по лбу. – Отец родной! Непременно сыграйте. Вы будете у нас украшением вечера.
