Мне незачем было жить. Да и как? Овощем, жалким инвалидом, потерявшим все? В любой момент мой муж мог отозвать сиделку, выкинуть меня на улицу, и я ничего не смогла бы с этим сделать. Так что, можно сказать, это был удар милосердия, добивающий и так уже мертвого человека.
Я решилась на самоубийство. Пока сиделка занималась своими делами, выкатила коляску за ворота дома, по ровной проселочной дороге докатилась до реки и уже почти заехала в холодную воду. Но у судьбы были другие планы на меня.
Ее звали Федора. Ей было очень много лет, и она жила отшельницей в своем доме у реки. В деревне ее называли ведьмой, колдуньей, но уважительно кланялись при редких встречах. Так вышло, что за время своего заточения я ни разу не пересеклась с ней, и попалась на глаза только в период самого страшного своего отчаяния. Федора, несмотря на возрастную слабость, вытащила меня из воды как того кутенка, на горбу доволокла в свой дом, уронив на плохо обструганные доски, и, закатив рукава, принялась что-то там ворожить. Я не вслушивалась – сил не было ровно ни на что – только старалась не заснуть под мерное бормотание и треск внезапно загоревшихся свечей.
Когда я пришла в себя – за окном домика стояла глубокая ночь. Федора сидела у большого стола, подперев щеку, и вглядывалась в большое старинное зеркало, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания. Кое как, цепляясь за подручные предметы, я доползла до ее ног, по пути уронив какие-то миски с деревянной же лавки.
– Обряд проводила? Зеркальника заговаривала? – вдруг резко, каркающе поинтересовалась старуха, все еще не обращая на меня никакого внимания. Я кивнула. Врать или делать вид, что не понимаю, о чем речь, смысла не было. – Что видела? Морок? А, даже так, – не дожидаясь моей реакции, хозяйка дома хлопнула ладонями по столу, вставая, – Ну, значит по коридору обратку пошлем.
И мир для меня снова померк.
Второе мое пробуждение было… странным. Впервые за последнее время я… чувствовала. Сове тело, свои… ноги. Они болели, но… двигались! Плохо, с трудом, но двигались же! Я, кажется, даже не заметила, что рыдаю, пока мне в лицо не уткнулась какая-то не слишком свежая тряпка.
– Ну, и горазда же ты спать, – надо мной ухмылялась Федора. – Вставай. И слушай.
И старая ведьма начала свой рассказ, который на самом деле больше напоминал какую-то страшную сказку с ужасным концом.
– Про то, что не по чину тебе с зеркальником договариваться, я даже говорить не буду. Но ты мне другое скажи – как же ты, с обрядом на руках, упустила самое главное – ВТОРОЕ зеркало? Неужели не видела? Ведь четко же написано было – одно зеркало, одна отражающая поверхность! Ты чем читала? Тем, на чем сидишь, что ли? – бабка раздраженно махнула рукой. – Вот и получила ты то, что хотела, да не так, как следовало бы. Подруга твоя на то и надеялась, когда зеркальный коридор строила. Не ты желание загадывала, а она, а тебя, дурочку, в жертву зеркальнику нарядила. И не пожалела ведь, что не сразу все получит, дожидалась, глядя на твои радости. Нужно ей это было, ведь оно коридором кривым выстроено: чем хуже тебе – тем ей жить лучше. Сперва ты все получила, потом без ничего осталась. А она… ну, да сама понимаешь, вышло все по ее разумению.
– Бросить бы тебя тут, сама ведь блага захотела через обряд черный, да не могу, – продолжила Федора, помолчав. Я не перебивала, хотя смысл ее слов доходил до моего измученного мозга туговато. – Метка на тебе, значится назначения своего ты еще не выполнила, рано тебе уходить. Лечить тебя буду, – и взмахом руки она снова отправила меня в сон.
