Мы спустились в отделение урологии, где на койке у окна лежал молодой тощий мужчина лет тридцати, может чуть больше. Его вынужденное положение было необычным: он лежал на спине и прижимал обеими руками правое колено к животу. Ноги были в множественных мелких язвах, зубы в ужасном состоянии. Проведя беседу, удалось выяснить, что он наркоман с большим стажем и болит у него правая половина живота уже около недели. Для снятия болевого синдрома он использовал героин, который колол в пах. Он не давал себя пальпировать из-за того, что попросту не мог выпрямить ногу. Мы покинули палату и сказали медсестре, чтобы его подавали в операционную.
– Чем болеет? – поинтересовался доктор.
– Видимо, перитонит, – не придумав ничего интересного, ответил я.
– Это не диагноз. Какие-нибудь более точные варианты предложишь? – с ухмылкой переспросил он.
– Ну-у-у, аппендицит, перитонит… На прободную язву не похоже, – ответил я, понимая, что мыслю не в ту сторону.
– Ну вот сейчас и посмотрим, – очевидно, зная ответ, загадочно сказал он мне.
Мы отправились в операционную. Я уже слышал крики больного при перекладывании в предоперационной, она же «моечная». Мне сказали мыться, и я начал натирать свои пальцы мылом из дозатора как никогда раньше, обработав три раза сначала по локоть, потом до середины предплечья, а напоследок ладони и все межпальцевые промежутки. Мой разум был затуманен предстоящими событиями, и, отойдя от раковины, я опустил руки, позволив каплям с локтей стечь. За спиной я услышал: «Перемывайся!» Еще три минуты я драил свои руки.
Когда я зашел в операционную, меня пробрала легкая дрожь. Белая плитка, металлические столы, огромные окна без штор. Корчащийся от боли мужчина и колдующий над ним анестезиолог. Когда врач ввел препараты, его нога наконец-то распрямилась. Мы обработали операционное поле три раза и начали «обкладываться» стерильными простынями. Я понимал, что стерильно и можно трогать, а что категорически запрещено. Медсестра передала скальпель, а я был готов ассистировать.
Кожный разрез был длиной около 15 см, и я сначала подумал, что с аппендицитом угадал, однако скальпель следовал вдоль подвздошного гребня. Рассечена кожа, подкожная клетчатка, фасция, апоневроз наружной косой мышцы. И тут я увидел брюшину. Определенно, это аппендицит. Но вместо рассечения и проникновения в брюшную полость мы отслоили брюшину кверху. Мой наставник взял длинный зажим Микулича[3] с тупфером[4], и при дальнейшей сепарации поступила струя гноя цвета шоколадного коктейля. От запаха меня чуть не стошнило под маску. Отсосом аспирировано 550 мл гноя. Полость была санирована[5], установлены толстые дренажные трубки, тампоны с антисептиком. И эта огромная рана не была ушита. Мне сказали, что очень повезло увидеть эту патологию – не самое частое явление. Никто не сознавался, но это был не аппендицит.
Когда я вернулся в отделение, заведующий назначил мне куратора. Это был худощавый высокий мужчина средних лет, с огромными голубыми, как океанская волна в знойный день, глазами, с трехдневной щетиной и немного неряшливой прической. Он выглядел очень уставшим, как будто не спал пару ночей. Его халат был мятым, с множеством пятен, которые, видимо, уже не отстирать, а кожаные сандалии со стоптанными задниками намекали, что он не первый день ходит в операционную. После знакомства и непродолжительного диалога он предложил идти домой и почитать про сегодняшний гнойник. А завтра он дежурит сутки, и, соответственно, я вместе с ним.
