– Тебе этого королева никогда не простит, – мамин голос задрожал. И трудно было сказать, что оказалось тому виной: страх перед королевой или те пылкие чувства, которые она испытывала к мужчине, находившемуся сейчас рядом с ней в спальне.
– Я был уже женат. Мою первую жену Елизавета не приняла, и она не имела права появляться при дворе. Ты должна понимать, что и тебя тоже никогда не примут в окружении Елизаветы. А меня простят.
– Это не имеет значения. Меня и так не зовут ко двору, – я услышала, как мама вздохнула.
О чем они ведут речь? Мама замужем. И будь она хоть сто раз готова навлечь на себя гнев королевы, ее положение никогда не позволит им с Робертом стать кем-то другим, кроме любовников… Чем это могло закончиться?
Всего-навсего новым назначением отца и его отъездом в Ирландию.
Он не успел даже сесть на корабль, а граф уже приехал к нам в дом и открыто делил с матерью ее супружескую постель. Дадли нам с Дороти не нравился. Своим детским умом мы не могли понять слишком многого, но мы любили отца, преданно и верно, как любят дети лишь тех, кого им даровал Господь в качестве родителей. Роберт в графе души не чаял. Он ходил за ним по пятам, засыпал его вопросами и вслушивался в каждое слово. Осуждали ли мы брата? Нет. Он был младше нас, и мы считали, что он просто ничего не понимает. Так я к нему всегда и относилась, как к младшему несмышленышу. Наверное, зря… Хотя сегодня я считаю, все предопределено в жизни нашей. Ничего не спасло бы Робина. Но тем не менее, немножко, а чувствую себя виноватой. И Дороти думает так же…
***
Известие пришло через три недели после прибытия отца в Дублин.
«Ваш муж скончался от дизентерии», – строчки письма расплывались из-за нахлынувших слез.
Мать прикрыла глаза и начала молиться. Она понимала, грех ее несмываем ничем, но продолжала шептать слова, обращенные к Богу, не испытывая ни стыда, ни угрызений совести. Где-то в глубине души она продолжала бояться. Главный враг еще не имеет представления о тех последствиях, которые будет иметь эта смерть. Королева лишь знает о смерти одного из ее подданных. Уолтер Деврё, граф Эссекс – только один из тех, кого она выделяла. Роберт Дадли, граф Лейстер – единственный из тех, кого она действительно любила.
Следующее письмо пришло именно от него:
«Любовь моя, нам следует немного подождать со свадьбой. О нашей связи узнали некоторые лица, испытывающие ко мне неприязнь и готовые на все, чтобы очернить мое имя. Они пытаются доказать мою причастность к смерти твоего мужа. Его тело привезут скоро из Ирландии, и начнется расследование».
Мама тут же вспомнила о слухах, которые бродили после смерти первой жены графа. Тогда его тоже обвиняли в организации ее убийства. Даже если он опять не виновен, не становится ли это плохой приметой – влюбляться в первого фаворита Ее Величества? Мама с трудом переводила дыхание. Она понимала, отречься от Дадли она не сможет, даже если ей будет грозить эшафот…
Мы плакали. Я же сказала вначале, тот печальный, грустный, безвозвратный поворот наша жизнь приняла именно после смерти папы. Он ушел в мир иной, и тут же начала рушиться наша судьба. Потихоньку. По капле. Она не обрушилась мгновенно. Но оттого не легче вспоминать мне сейчас о тех горьких днях, когда мы узнали о смерти отца.
И оттого не легче мне сейчас понять маму, любившую графа, который до конца хранил верность своей королеве. Ведь его последнее письмо было адресовано вовсе не Летиции Нолис, а Елизавете Тюдор. Оттого не легче, потому что любовь мамина разрушила любовь мою. Я не осуждаю. Я просто пытаюсь объяснить, отчего и по сей день у меня на глаза наворачиваются слезы при воспоминаниях о тех далеких, страшных днях, когда мы получили известие о смерти Уолтера Деврё, первого графа Эссекса…
