21 сентября, 1578 год. Замок Кенилворт
Мама съездила на похороны отца, чьи бренные останки привезли его друзья из Ирландии. При расследовании, проведенном лордом Берли, не обнаружилось следов яда. Однако, смерть Уолтера Деврё по-прежнему являлась предметом слухов и сплетен, но ждать влюбленные больше не могли. Они поженились в том самом замке, где встретились три года назад. От королевы граф связь с мамой скрывал и даже настаивал на том, чтобы не говорить никому о свадьбе. Мама не сомневалась: если бы не ее беременность, Дадли бы на ней не женился. А коль пришлось, то дорога ко двору королевы для нее закрыта, причем даже больше, чем раньше. Боялась она и за судьбу графа. А я нет.
– Дадли вымолит прощение у королевы. Вот увидишь, – сказала я Дороти.
– Но зачем он вообще женится на маме? – Дороти, как и я, сильной приязни к графу Лейстеру не испытывала.
Тут я ничего не могла ответить сестре. Я уже знала, есть дети, рожденные в браке, а есть незаконнорожденные. Положение в обществе последних незавидно, но и не так уж ужасно. Мама даже как-то проговорилась: у графа есть незаконнорожденный сын. На его матери в свое время он жениться не стал.
– Наверное, Дадли все же любит маму, – единственное объяснение, которое я смогла найти для Дороти.
Мои собственные чувства были растоптаны. Перед венчанием мама и граф сообщили мне, что из-за их свадьбы наша помолвка с Филиппом считается расторгнутой. Как я плакала, не передать! Ведь умирая, папа написал письмо отцу Филиппа, давая в нем официальное согласие на наш брак. Генри Сидни не возражал. Он дружил с папой и понимал его, как никто другой: ведь он тоже проводил много времени в Ирландии, устанавливая там власть королевы Елизаветы.
Больше года я летала как на крыльях! Мы с Филиппом будем вместе… И вот все рухнуло. Объяснения, которые мне дали в связи с этим, были путаны и лишь внесли сумятицу в мою голову.
– Видишь ли, дорогая, – виноватым голосом бормотала мама, – у Роберта нет законнорожденных детей, кроме того, которого я сейчас ношу под сердцем. Его единственным наследником является племянник. Ты – моя наследница, не единственная, но ты – старшая дочь. Если Филипп на тебе женится, то у него будет двойная возможность лишить наследства нашего пока не родившегося ребенка.
Я плакала, умоляла лишить нас наследства, пустить по миру, только не разбивать нам сердце. Граф колебался не долго. Его младшая сестра, Катерина, графиня Хангтингтон, обещала представить меня ко двору и найти подходящую партию. Мама видела, как я страдаю, как ненавижу графа Лейстера и как скучаю по отцу. Но пошла на поводу у Дадли и его сестры.
Несмотря на то, что Генри Сидни выступал целиком и полностью за наш брак, он быстро подчинился воле графа. Точнее, воле своей жены – Мэри, старшей сестры Дадли. Сестры Дадли встали на сторону брата и всячески препятствовали моему браку с Филиппом Сидни.
– Поверь, при дворе ты найдешь себе куда лучшую партию, – уговаривала меня мать. – Графиня Хангтингтон согласна забрать вас с Дороти к себе для завершения образования. А после вы будете представлены королеве. И Мэри, и Катерина дружат с Елизаветой. О лучшем и мечтать не следует!
Мои слезы никого не трогали, кроме несчастного Филиппа и Дороти. Сестра страдала вместе со мной совершенно искренне: она не желала уезжать из родного дома к Катерине. Графине Хангтингтон было тридцать восемь лет, детей она не родила и потому оказывала покровительство молодым девушкам, обучая их и представляя ко двору. Мы еще не видели графиню, но ненавидели ее сильнее, чем Роберта Дадли.
