– Ты с ним переписываешься? – спросил Митя.
– Не больше, чем со всеми остальными, – пожала плечами Эля. – С ним не о чем говорить. Просто он… Очень любвеобильный мальчик. И привык, что все по первому зову с ним бегут. А я не побежала. Вот он сам кругами около меня и бегает теперь. Все сужая и сужая круги… При этом у него вроде как есть другая девушка, но это ему не мешает.
– Ты красиво говоришь… Читаешь книги?
– Читаю. А ты?
– Я – тоже.
– Это редкость. У нас в классе человека четыре читают, не больше. Остальные только краткое содержание смотрят и скачивают сочинения.
– Да, у нас тоже. Мы только что пробный допуск по литературе писали, так десять человек вообще пустые листы сдали, не знали, что писать, ни одного слова не написали.
– Смешно…
– И грустно, – кивнул Митя.
Удивительный мальчик – подумала тогда Эля. Не похож ни на кого.
– Ну, что, балбес, сидишь, ковыряешься опять в мусоре этом? – незаметно подошедший сзади Филипп взял большой рукой Митю за затылок и несколько раз пихнул его голову, так, что мальчик стукнулся носом об стол. – Что там пишут? Прочитай бате.
– Батя… Ну, мне нужно тут…
Как такой крупный, полный человек умеет тихо открывать дверь и мягкими шагами подходить к Мите? Или просто виртуальный мир так затягивает, что перестаешь слышать звуки реального мира?
– Ну-ка, ну-ка, не закрывай, мне интересно… «Чтобы быть добрым к людям, надо быть всегда искренним и открытым…» – Филипп резко повернул к себе крутящийся стульчик, на котором сидел Митя, и сильно сжал мясистыми коленями ноги сына. – Ты что, со мной об этом не можешь поговорить? Считаешь, что они там… – он ткнул пальцем в экран компьютера, – умнее, чем я?
– Нет, батя… но… – Митя попытался высвободиться, но отец еще сильнее сжал его ноги.
– Ты сколько сегодня занимался?
– Два часа сорок минут.
– Врешь… Я засек – и двух часов еще не играл. Что б ты делал без меня! Пропал бы в этом дерьме! А я тебе дорогу показываю! – Филипп взял сына за волосы. – Я же сказал – постричься. Что за лохмы?
– Батя…
Говорить или не говорить отцу, что Эля просила его не стричься… Ей вообще так больше нравится, и для фестиваля нужно, для образа романтичного музыканта, у них такая пьеса… Девушка поет о своем пропавшем в море суженом, о том, как она садится в лодку и плывет в открытый океан его искать, а Митя играет на виолончели тему – как будто плачет душа погибшего моряка… Как тут коротко подстричься, под солдатика, как любит отец. Всегда и во всем хочет, чтобы Митя был на него похож, а вот волосы почему-то отпускать не разрешает, хотя у самого всегда волосы чуть не до плеч.
Мите казалось, что он все же поедет на фестиваль, и будет играть эту пьесу, он знал, что ехать не надо, отец прав, а просто видел, как они садятся в поезд – вот Эля сидит напротив него в купе, смотрит на него сияющими глазами, он рассказывает ей что-то потрясающее, такое, что никто и никогда ей еще не рассказывал, и у нее такая светлая кожа, такие нежные руки, она ими поправляет растрепанные Митины волосы…
– Ну все, ты меня достал сегодня. Да ты меня не слушаешь! В прострации сидишь, мечтаешь! Что я сейчас сказал?
– Что… сказал, что…
– Все, иду за ремнем.
– Нет, батя, нет! Я сейчас буду играть! Все, я выключил компьютер. Вот, выключил, смотри!
– Мне кажется, ты перевозбужден! – Филипп ухмыльнулся. – Просто очень сильно перевозбужден. Я знаю, что ты должен сделать.
