– Ты бы поел, батька. Мы тебя не дождались. Уж вечерня скоро.
– Налей нам щец с Филиппом.
– В одну чашку?
– В одну… – сел на пол перед вздремнувшим несчастным.
Во цвете лет человек. Волосы – лен, но уж грязные, не приведи Господи. Сплелись с бородою. Вши ходят, как муравьи в муравейнике, из-под ворота, по волосам, по бровям. Брови у переносицы как сломаны, вверх растут косицами. И на каждой волосиночке по вше. Губы в корках, треснувшие, кровоточащие.
– Батька, ты хоть отстранись! – попросила Марковна. – На тебя ведь переползут.
– Вот и почешемся в согласии, – сказал Аввакум, довольно улыбаясь пробудившемуся Филиппу. – Сейчас поесть нам принесут, а покуда прочитай Исусову молитву.
Филипп беззлобно рыкнул, но глаза отвел, голову опустил.
– Не знаешь, что ли?
Филипп мотнул головой.
– Не знаешь? Тогда, брат, потрудись, поучи. Дело нетрудное. Повторяй за мной. Молитва и осядет в голове. Ну, с Богом, милый! «Отче наш, Иже еси на небесех…»
Филипп, глядя Аввакуму в лицо, приблизил львиную свою голову и клацнул белыми сильными зубами перед самым носом протопопа.
– Батюшка! – вскричала Фетинья.
Аввакум отшатнулся, встал, взглядом подозвал Ивана.
– Дай ремень.
Жиганул Филиппа по спине.
– А ну, повторяй за мною… «Отче наш, Иже еси на небесех…»
Филипп запрокинул голову, завыл, как волк. Ремень обрушился на его плечи с такой силой, что бешеного пригнуло к полу.
– Повторяй! «Отче наш!» – гремел Аввакум и бил, хлестал, слушая в ответ собачий лай, козье блеянье, кошачьи вопли.
Анастасия Марковна встала между протопопом и Филиппом.
– Ты привел его, чтобы до смерти забить?
Аввакум отбросил ремень, треснул жену рукою в плечо, благо успела лицо заслонить.
– Ножницы подай! – С ножницами кинулся к Филиппу, обстриг в мгновение голову и бороду. – Федор, тащи котел с водой! Обмой, сними с него платье. Пусть бабы в печи прокалят. В мое обряди.
Так и не поел, отправился слушать вечерню. С крыльца сошел – царская карета едет. Алексей Михайлович Аввакума усмотрел, остановил лошадей. Не поленился на землю сойти из кареты.
– Благослови, батюшка протопоп.
Как же не благословить склоненную царскую голову? Благословил.
– К вечерне идешь?
– К вечерне, великий государь.
– Надо тебе место подыскать. Помолись обо мне, грешном. Помолись о царице, о царятах моих, а пуще об Алексее Алексеиче. Похварывает. Девицы мои уж такие резвые, щеки как яблоки, а царевичи – что старший, что младший – болезные.
– Помолюсь, великий государь. Бог милостив.
Царь сел в карету, поехал, а к Аввакуму Богдан Матвеевич Хитрово прыг из возка.
– Благослови, протопоп. Помолись обо мне, грешном.
За Хитрово следом князь Иван Петрович Пронский, главный воспитатель царевича Алексея.
– Благослови, батюшка!
За Пронским – князь Иван Алексеевич Воротынский.
– Благослови, Аввакум Петрович! Домой тебя к себе жду. Завтра же и приходи, хоть к заутрене. Помолимся.
Диво дивное! Вчера ты никто, в избушке доброго человека теснишься, а ныне к тебе толпой идут именитейшие люди. Куда денешься – царская любовь!
Ответил Аввакум князю Воротынскому с достоинством:
– На заутреню не поспею, в иное место зван. На обедню к тебе приду.
Никто никуда протопопа не звал, да пусть небольно возносятся. Перед Богом все равны.
18
В Успенском соборе хотел вечерню стоять, да передумал. Отправился в дом к Федосье Прокопьевне, к боярыне Морозовой.
Двери вдовьего дома отворились перед протопопом без мешканья. Встретила его на крыльце казначея Ксения Ивановна.
