Олег отвернулся.
– Ну он же помреж! – нервно выкрикнула Антонина, – ему все позволено. – Больше никто не посмел сказать что-либо Олегу. Анна слышала, как Гомолко бубнил в углу Егоровой: – Вот молодежь! А мы за час до спектакля тряслись у ширмы. Я тридцать лет в театре работаю, и чтоб я себе такое позволил… Да никогда…
Заслуженная всегда сама упаковывала, заворачивала в тряпицу свою куклу. Руки ее дрожали сейчас.
– Анна, – шепотом позвала Тюлькина. – Глянь сюда.
Анна посмотрела в дырочку в ширме. В последнем ряду сидел Виктор в свежей желтой рубашке.
Олег тоже смотрел на него. Задернув ткань задника, он стремительно пошел к ней. Она побледнела, ей показалось, что он сейчас ударит ее. «За что?» – с ужасом думала она, глядя на его ожесточившееся лицо. Спокойно и медленно Олег попросил у нее денег.
– Откуда ты его знаешь? – так же шепотом спросила Тюлькина.
– Я его не знаю.
– Пой, пташка… Не стыдись. А голенькие из лесу выходили.
– Ты бы лучше лапу зайца подшила. Тебе, кажется, платят за ремонт!
– Тихоня! Все вы тихие такие. Смотри-ка, в лагерь приперся. Познакомь?
– Ладно, познакомлю, – равнодушно пообещала она и отошла.
Пока складывали ширму, собирали кукол и декорацию, Виктор стоял вдалеке, у двери, молча наблюдал за всеми. Анна часто ловила его взгляд, но не отвечала.
– Я на газике, – добродушно сказал Виктор, подходя к ней. – Свободен. Сопровождать тебя буду…
– Да, – обрадовалась Тюлькина, вертевшаяся подле. – Я не люблю автобусов. А сегодня прямо тошнит. Может, вы и меня сопроводите…
– Ну, садитесь, – улыбнулся Виктор, – места всем хватит.
Олег подошел к ним, пошарил по карманам, спросил:
– У тебя закурить есть?
– «Прибой».
– Давай «Прибой».
Олег долго мял папиросу в руках, молча прикуривал.
– А ты? – через голову Олега тихо спросил Виктор Анну. – Поехали с нами?
Олег резко выпрямился, долго смотрел парню в лицо.
– Ну и дрянь же… ты куришь, мальчик, – отчетливо сказал он.
– Я привык, – отмахнулся Виктор и тихо повторил: – Аня, поехали…
Выехали из лагеря в полдень. В автобусе духота. Сомлевшая Заслуженная тяжело отвалилась на спинку, закрыла глаза, словно задремала. Олег следил через боковое зеркальце шофера за газиком, пылившим сзади. Анна молча смотрела в окно на сквозной белый березняк вдоль дороги, на небо, которое совсем, казалось, отстранилось от земли. Воздушное, высокое, без облаков и птиц, зрелая, живая синь.
Анна закрыла глаза и грустно подумала о том, что устала. Бросить бы все к чертям, выбраться из этого пекла, склочного бестолкового напряжения и просто належаться на земле, насмотреться в небо.
– Благодать без Тюлькиной, – вздохнув, заметила Егорова.
– Тишина.
– Кадрит наша Тюлькина, – весело ответил Валерка.
– Муж ей покадрит, – ковыряя спичкой в зубах, забасил Гомолко. – Я вот приеду, с ним посовещаюсь.
– Вот философия у мужиков. – Антонина быстро повернулась к нему: – «Тебе удалось?» – «Нет». – «И мне не удалось». – «Значит, сучка».
Она засмеялась в лицо Гомолке быстрым ядовитым смешком.
– Не везет тебе, Гомолко, с бабами. Бодливой корове Бог рог не дал… Ой, как есть охота. Носимся целые дни по лесу, как псы…
– Все хотят.
– Вам бы, Антонина Федоровна, следовало с собой завтрак брать, – осторожно посоветовал Венька.
– А вам бы, – спокойно отчеканила Антонина, – Вениамин Борисович, следовало головой думать, особенно когда вы расписание составляете. Это, извините меня, мякиной думалось. По три спектакля в день. И вообще, почему, если у вас дыры в голове, я должна страдать?
