Стратегия Левиафана - страница 6

– Если бы тратили на лекарства! Они футбольные команды покупают! Авангардистам за какашки платят! А мне за простой труд – шиш!

– Банкиры платят не за какашки, а за порыв. Современное искусство – язык нового мышления. Художник стимулирует фантазию банкиров, банкиры стимулируют соревнование на рынке, рынок стимулирует прогресс, а прогресс улучшит жизнь всех граждан.

– Значит, какашки – улучшат мою жизнь?

– Какашки – для прогресса, а значит, для тебя.

– Пока изобретут новое лекарство от гриппа – я помру от голода. А когда помираешь от голода, не хочется смотреть на какашки.

– Прогресс, – объясняют смерду, – это не сейчас, это вообще. Не для тебя, а для общества. Тебе ничего не достанется. Зато у твоих детей будет медицина лучше. Срок жизни увеличится – по отношению к временам с натуральным обменом.

Принято сравнивать сроки жизни в странах с рыночной экономикой и в африканских тираниях. Редко сравнивают со сроком жизни в горных аулах – горцы живут неприлично долго, хотя в горах банков мало.

А разговор о транжирстве банкиров типичный – так вот ярились пермяки, когда у них в снежном городе открыли музей современного искусства, вложив туда миллионы. Смердам было невдомек, что это первый шаг к их благосостоянию в целом. Вандалы даже испражнялись внутри прогрессивной инсталляции, построенной в виде общественного туалета. Впрочем, какашки смердов не были позиционированы как произведение искусства и к прогрессу тем самым не привели.

Смерд приходит в неистовство, когда узнает, что даже наука (та, что отвечает за прогресс) хиреет, а богатые продолжают богатеть.

– Говорили, что их труд приносит пользу прогрессу, поэтому буржуи такие богатые! И где польза? – кричит таксист. – Институт искусствознания в Москве закрывают, а виллы у буржуев растут! Какашки дорожают!

– Зачем тебе институт искусствознания? – спрашивают у смерда. – Да, богатые решают, что именно нужно обществу. Решать должен ответственный человек, который заработал миллиарды, а не тот, кто имеет трояк. Платят миллионы за футбольные клубы, за желтые газеты с колумнистами, за дискурс из какашек – а институт искусствознания не нужен.

– И авиационная промышленность тоже хиреет!

– Ты что, лететь куда-то собрался?

– Погодите, – говорит смерд, – вы меня обманываете. Тут противоречие. Богачи стали богатыми, потому что они делают работу, нужную для всех. Производство денег важно для прогресса, да? Правильно?

– Именно так.

– Но решают, что именно нужно для всех, – тоже богачи, на том основании, что они богаты?

– Это логично.

– Но получается, что они богаты сами для себя.

– Ты, смерд, просто не понимаешь законов рынка, труда и капитала.

– Получается, что богатые – богаты, потому что решают за всех, а решают за всех, потому что богаты. Это замкнутый круг – а не движение вперед. Когда прогресс, то вперед идут… Может, врут насчет прогресса?

Смерд хочет видеть обещанное сразу, но прогресс невидим – как невидима рука рынка. Это даже не главная неприятность.

Прежде считалось, что механизация производства привела к отуплению процесса труда – так возник отчужденный труд, который не принадлежит буквально рукам рабочего, хотя изготовлен его руками. Теперь хуже: финансовый капитализм перешел в интеллектуальное, почти духовное качество – это иная, отличная от привычного труда субстанция. Смерду надо смириться с тем, что банкир больший труженик, чем он, но новый процесс труда пониманию недоступен. Смерду остается искать причастность к богачу – в любом служилом качестве, – и только через лакейство он может пережить трудовой катарсис. Требуется понять, что и лакейство – труд. Так, шаг за шагом, смерду дают понять, что он равный гражданин социума, но лакей, и хотя он труженик, но его труд ничего не стоит.