Несмотря на сон ноосферы, у отдельных её представителей, у меня в частности иногда, не скажу, чтобы часто, видимо по привычке, возникают разнообразные фантазии. Скоро, наверное, это пройдет, но пока еще возникают. Например, хорошо бы напоследок придумать что-нибудь этакое, чтобы, когда наступит храп, не было так страшно, как в поговорке, страшно невтерпеж.
Или там, в поговорке, речь шла о замужестве?
Тему замужества разовью чуть позже, а вот рифма, согласитесь, получилась сочная, хоть и нестандартная…
страшно – невтерпеж.
Хорошо бы придумать, например анекдот или байку.
Эх, умел бы я составлять куплеты, цены бы мне не было!
Увы! Анекдот свалять – идея несбыточная. Я вообще сомневаюсь, что анекдоты придумывают люди. Не я один сомневаюсь.
Объясниться. Пояснить. Надобно. Отступаю от собою же установленных правил и поясняю. Давно нужно было это сделать. Тогда бы не возникали вопросы «что», да «зачем», да «почему».
Итак. Выгляните в окно иллюминатора минут через пятнадцать после взлета. Когда вата небесная уже пройдена. Что видите? Можно назвать это шелком? Нет? А я бы рискнул. Теперь понятно, в чем смысл?
И хорошо бы начать с этого поганца Ницше, который, чего уж там, многих смутил, расстроил и вдохновил, который… Начать, предположим, так…
Открыл и закрыл…
Открыл, прочитал первую фразу, и больше не открывал. И никогда больше не открою, ибо…
Или сразу суть…
Видели его усы, этого самого Ницше?
Сразу суть…
Натуральный таракан.
И всё.
И ни слова о нем больше.
Пара фраз – а Вельзевул низложен.
С этим тараканом, кажется, угадал в десятку, в самое яблочко!
Одна точная фраза и усатый меднолицый Вельзевул низложен!
И попран!
Каково?
В принципе можно было бы вообще больше ничего не писать. Но на байку не тянет. Недостаточно. Пропадет фраза. Жаль. Надо бы как-то развить. Итак.
Видели его усы? Этого самого Ницше? Натуральный таракан.
Что дальше?
Байка – плохо. Баек и без меня хватает. Среди шоферов и рецидивистов я встречал таких мастеров баек, куда мне с ними тягаться?
Взять того же Ницше. Хотя он и таракан, но в байках дока.
Спро́сите – за что его так-то? Ответ – за то самое! Твердо так, с металлом в голосе…
За то самое!
Чтобы впредь не возникало соблазна задавать уточняющие вопросы.
За то самое!
Или вот, еще лучше, обожаю этот оборотец…
Хотелось.
И всё. И попробуй что-нибудь мне предъяви после такого-то аргумента.
Откровенно говоря, я смертельно обижен на этого Ницше. За эту вот самую первую фразу. Не осмелюсь повторить. За ту фразу, что лишает каких-либо надежд одним махом.
Надежда должна оставаться. Во что бы то ни стало. Надежда пульсирует. Как голод. Или радость. Зачем? Не знаю.
Сочинять с такой пульсирующей надеждой внутри по идее не положено. В особенности в наше блеклое время.
К слову, поэты, как правило – очень грустный народ, а самые лучшие стихи – те, что навеяны беспролазной печалью.
Опять стихи. Зачем здесь поэзия? Причем здесь поэзия?
А о чем вообще речь?
Плевать. Хочу. Намерен сочинить, придумать, вспомнить кое-что. Выудить, сверить, проверить. Зачем? Для кого? Не знаю. Для себя.
Хотя я теперь склонен к созерцанию. Таким как я теперь уже ничего не остается кроме созерцания.
Нам, чьи ноги помнят твист и болгарские сигареты, портвейн и Болгарию саму… Стоп. Что значит, ничего не остается? Да разве есть на свете ценность значительнее созерцания? И создан ли более значительный персонаж, чем Обломов Илья Ильич, который… что?.. Который – всё. Наше всё. Как Пушкин.
