– Мимак… Сколько раз тебе говорить, что перед тем, как войти, следует стучаться? – чуть-чуть склонил голову Уолдорс. – Выйди прочь и жди меня на кухне.
– Ага. Но это… еды-то нету, – промямлил Мимак, ломая руки и глядя по сторонам слегка расплывчатым взглядом. – О, Крокер, привет! Сухарь будешь?
Мимак залез в грязный передник и вытащил оттуда кусок серой галеты, тщательно завёрнутой в тонкую кожу.
– Привет, Мимак, – Крокер взял галету и спокойно принялся жевать.
Лицо Мимака растеклось в добродушной улыбке, а его «сфера» начала излучать умиление и счастье, что сильно потеснили мрачные мотивы грусти и печали. Мимак был «человеком крайностей» и легко переходил от отчаянья, к веселью, и наоборот. Крокер, способный видеть его «сферу», без труда этот процесс «видел».
– Привет, Всевидящий. На обед останешься?
– У меня особые дела, Мимак. Приказ от начальника – расследовать одно дело.
– Это какое? То, с тем нехорошим человеком?
– Каким нехорошим человеком? – прищурился Крокер, насторожившись.
Краем глаза он отметил, что Уолдорс немного напрягся, и стал внимательно вслушиваться.
– К Мимаку приходил тот самый человек – с нехорошим перстнем и девушкой, – проворчал Мимак, «ломая руки» и глядя в потолок. – Ну, того, что вы потом в доме нашли. Которого перстень съел.
– Перстень съел? – Крокер аж поперхнулся галетой.
– Ага. Он такой перстень на руке таскал. Плохой. Злой. Словно упырь, что крови насосался… Да, – лицо Мимака исказилось от ярости, на миг став похожим на морду какого-то лесного чудовища. – Мимак боялся этого человека. А он видел это. И ходил ко мне! Пугал!
– Пугал? Зачем?
– Он был плохой! – взвизгнул повар и его серые глаза заполнились слезами. – Я боялся. Боялся его перстня. Он это видел и меня пугал! Его это веселило! О, какое счастье что перстень, этот кровавые демон, он его сожрал. Он плохой был! От этого человека… от него пахло могилой. А за ним ходили проклинающие его тени… Да…
– Это… Мимак, не хочешь конфету? – проговорил Элдридж, вставая и протягивая Мимаку две больших конфеты в ярких оболочках. – Держи.
– Э нет. Одну я съем, а другую ты – враз успокоившись, как это бывает у душевнобольных, проговорил Мимак и деловито захрустел обёрткой, сдирая её с конфеты.
– Да не вопрос, конечно. Держи.
– А зачем сюда заходил этот человек? – Крокер, уловив, что Мимак успокоился, занятый конфетой, «вклинился» в диалог.
– Ну, это… Он тут с какими-то людьми говорил. А эта женщина она всегда на него смотрела, да такими нехорошими глазами…
– Нехорошими?
– Мимаку никто не верит. Мимака никто не слушает… Но я так тебе Крокер, скажу – эта женщина влюблена была в человека плохого. Нехорошей, злой любовью. Словно её опоили каким-то ядом, который заставлял её смотреть на этого вонючего человека со страшным перстнем, глазами – полными обожания.
…Выйдя из кабинета Уолдорса, Элдридж демонстративно скатал меж пальцами обёртку от конфеты.
– Мимак – он немного сумасшедший, – пустился в объяснения Крокер. – Последствия контузии. Во время Великой Войны он был поваром на фронте. В кухню попала мина. Он чудом выжил. Его нашли под обломками кухни, всего в ошмётьях и крови его друзей. С той поры у Мимака небольшие проблемы с головой.
– Да уж видно и так, что у парня с головушкой то беда-беда, – кивнул Элдридж, метко швыряя бумажку в набитую окурками урну. – Только это чего получается, что он видел нашего покойного? Ну, того, с кем мы утром общались?
