– Завтра Оливер отъедет в город по делам, – произнес Торрес, наконец потушив свою убийственную сигарету. Кит рядом с ним вздохнул с явным облегчением. – Скорее всего, он задержится в лаборатории, так что вы временно переходите в моё полное распоряжение.
Он улыбнулся, наслаждаясь произведённым эффектом. Весь его вид буквально источал доброжелательность и участие.
Рэй переглянулась с Китом. «Радамес вроде нормальный», – подумала девушка без особой уверенности. По крайней мере, он вёл себя куда дружелюбнее Иниго и не считал их досадной помехой.
– Мне сказали, вы закончили с северным курганом, а мне не помешает свежий взгляд. Уверен, вы оба до смерти хотите поближе познакомиться с пирамидой.
Подмигнув Рэй, Торрес глубже надвинул на глаза свою неизменную шляпу и хохотнул. Неверие на лицах студентов его, кажется, развеселило.
– Чего уставились, как на Панчо Клауса**? Хотите или нет?
– Да!
– Ещё бы!
– Так я и думал. После завтрака пойдете со мной, покажу вам настоящую археологию.
***
Рассвет принёс в древний город долгожданную прохладу. Вместе с ней пришёл туман – белый и ворсистый, он оставлял на коже стылые влажные капли и напоминал о доме. Рэй шла к пирамиде, борясь с головокружительной слабостью – этой ночью она снова видела один из своих кошмаров.
Она наивно полагала, что, погружённая в работу, забудет о снах и мигренях, но всё сделалось только хуже. Головная боль стала её постоянным спутником, а сны приходили чаще обычного – обрывочные, душные, но сегодня – особенно чёткий, как раньше. Она видела смерть: кровавый ритуал с жертвоприношением, слышала монотонные песнопения и голоса, накатывающие, будто приливы в шторм, под ритмичный бой барабанов. Обнажённого мужчину – простоволосого, с рисунками, покрывающими всё тело – красными, точно кровь (она слышала сладковатый запах железа). Мужчина казался странно знакомым. Измученный, он равнодушно шагал к каменному алтарю в сопровождении четырёх конвоиров и так же равнодушно позволил толкнуть себя на колени. Поднял взгляд на человека в белой набедренной повязке и длинном плаще из перьев, чьи руки, ноги и шею украшали массивные браслеты, а блестящая от жара кожа была щедро расписана синим и красным. В храмовом полумраке самоцветы в волосах сияли, как маленькие звёзды, а лицо казалось воплощением власти.
Правитель.
Когда мужчина встретился взглядом со своим царём, в его глаза на мгновение вернулась жизнь. Никакого страха, лишь бесконечное сожаление.
Дождавшись, когда смолкнут песнопения толпы, царь извлек из складок белоснежного одеяния тонкий обсидиановый клинок и поднял свободную руку. Воцарилась торжественная тишина.
– Трижды великий Бог-змей, я, избранный правитель Чаану́***, взываю к тебе! Прими эту жертву, как знак безграничной преданности моего народа. Отврати свой гнев, подари нам благословение и прощение. Благородная кровь предателя да обагрит священный алтарь!
Правитель сделал знак, и мужчину грубо толкнули на постамент – такой же чёрный, как ритуальный клинок. Рука с кинжалом взметнулась в воздух, и барабаны заголосили громче.
Царь возобновил песнопение-молитву и, схватив пленника за голову, намотал на кулак длинные смоляные волосы. Оттянул, обнажив шею. Мгновение – и ритуальный клинок вскрыл горло одним слитным движением.
Предсмертный хрип заполнил пространство каменного храма и потонул в песне. Густая кровь толчками хлынула на алтарь, запачкав белые одежды царя.
