– Твой любимый владыка – греховник, – фыркнула старуха Мэй. – Со своими этими рельсами невесть во что государство превратит! Сколько лет хорошо жили, как тут явился Адриан – и нате, давай все с ног на голову переворачивать!
– Владыка займется хворью и непременно исцелит, – стоял на своем Маляр. – А покуда он сам делами занят, то прислал в Ниар своего ы… и… эмиссара.
– Верно, эмиссара и мы видели! – сказали Дженни и Пенни. – Красивый такой приезжал, в красной карете!
Немного поспорили о значении слова «эмиссар». Решили, что это титул – выше рыцаря, но ниже барона.
Изо всех беженцев одна лишь Полли не интересовалась сизым мором. Скромно уединилась на задке фургона и коротала время з рукоделием: вышивала цветы на подоле сарафана. Красные, синие и зеленые бутончики переплетались друг с другом в веселом хороводе. Хармон засмотрелся – ловко это у девушки выходило: без лишнего. Всего несколько стежков – и расцвел очередной цветочек. Особенно торговцу понравилось, как Полли заправляла нить в иглу: всегда ровно ту длину, которая потребуется, не больше и не меньше.
– Ты швея? – спросил Хармон.
– Нет, сударь, это я так, для себя.
– А чем же занималась в Ниаре?
– Всем понемногу, сударь. Готовила, хозяйство вела, в мастерской помогала. Петь любила.
– Люблю, когда девушки поют! – оживился торговец. – Спой что-нибудь!
– Неловко сейчас… Там люди про хворь говорят, не хочу их сбивать.
– А ты что же с ними не говоришь?
– А толку от этого, сударь? Такие беседы лишь тоску нагоняют, а мне не по нраву тосковать. Помните, святая Янмэй велела: не получай удовольствия от страданий. Горюй тихо, а радуйся – громко.
Хармон улыбнулся:
– Это уж точно! Золотые слова. А вот, говоришь, в мастерской помогала – это как? Тебя что же, подмастерьем взяли? Странная штука!
– Нет, сударь. Муж был резчиком по дереву, а я помогала, когда время находила. Интересно было новому делу научиться.
– Муж?.. – удивился Хармон. – А что же ты одна, без него? Сбежала, что ль?
– Он умер, сударь. Две недели, как я вдова.
Такое не приходило в голову торговцу. Уж больно Полли молода, и очень умело скрывала свое горе. Нужно хорошо присмотреться, чтобы увидеть грустинку в опущенных уголках рта и в морщинках под нижним веком.
– Соболезную тебе, – сказал Хармон. Каждый беженец потерял кого-нибудь из-за мора и трижды уже об этом рассказал. Но сочувствие у Хармона вызвала только немногословная Полли.
Первый год пришли сваты – дерзко хохотала.
Не любила ухажера – сватов разогнала.
Братья хмурились сурово и тут же смеялись.
Видно, отпустить сестрицу еще не решались.
Глупая, малая, братов не ценила —
Хоть жила любимая, сама не любила.
Ой, собой лишь любовалась, себя лишь любила.
Первые дни Джоакин нарочито избегал Полли. Не заговаривал с нею, не садился рядом, даже старался не смотреть в ее сторону. Это было тем более странно, если учесть миловидную внешность девушки. Снайп заглядывался на нее и смурнел – верный признак, что девица пришлась ему по душе. Вихренок норовил потереться около Полли, а Вихорь, едва заговорил с нею, сразу запутался в словах, и чуткая Луиза мигом отвесила мужу подзатыльник. Но вот Джоакин уделял белокурой милашке никакого внимания, и Хармон заподозрил: что-то у них этакое вышло, обидное для Джоакинова самолюбия. С его-то самолюбием оно и не сложно: в любую часть тела пальцем ткни – в самолюбие попадешь.
Был второй вечер после Излучины, разговоры о хвори, наконец, пошли на убыль, и Полли предложила спеть.
