- Ты ни разу не работала в стриптизе, - раздраженный голос, раздраженный взгляд. Сам он весь пропитан этим самым раздражением.
В эту самую минуту я слабая и беззащитная. Чувствую ком в горле, и хочется плакать.
Помню, как согревалась рядом с ним. Мне было так хорошо, словно попала в сказку. И поцелуи его… такое не забыть. Они проникли под кожу, закрепились там, и никакими раскаленными щипцами их не вытащить. Не вытравить и не стереть. Просто тупик.
- Не работала.
- Образования профильного… - делает паузу. Стреляет глазами. Так остро, что душа начинает кровить.
- Нет, - заканчиваю я за него.
- Вообще образования нет, я смотрю.
- Это проблема? - смелею.
Он странно хмыкает. Ореховые глаза огибают мое тело, останавливаются на лице и пристально вглядываются в красные губы. Облизываю их.
Его взгляд сильно жжет. Хочется кричать, чтобы прекратил.
- Грудь сделанная? - взгляд опускается на красный топик. В зале прохладно. И я знаю, что видны очертания сосков сквозь тонкую ткань.
- Да.
Спустя год после родов я решилась на операцию. Мое тело - это мой инструмент.
Мама тогда долго выносила мне мозг. Это вообще ее любимое занятие. А еще травить меня, унижать, сравнивать с более достойными и правильными девушками. Ведь они зарабатывают деньги честно и порядочно. Не то что я, крутясь у шеста.
- Парик? Или свои такие, - ведет бровями и гадко ухмыляется.
Господи, когда же это закончится? Меня всю трясет от злости, негодования и страха. Пытка, на которую сама и подписалась.
Но стоит представить улыбающееся лицо дочери и вспомнить, зачем я здесь…
- Парик.
- Снимай. Хочу посмотреть, какая ты, - голос пропитался медом. Но не перестал вибрировать.
Вскидываю идеальную бровь. Звучит пошло. Вспоминаю эту его фразу, сказанную в другой обстановке и в другое время. Горячий шар прокатывается по нервам, щекочет и возбуждает.
- Нет, - смелею еще на градус.
Безумно хочется, чтобы он узнал меня, но и противлюсь этому желанию изо всех сил. Меня рвет на части и разбрасывает в разные концы этого зала.
Ольшанский снова странно хмыкает. И улыбается. Боже, он улыбается! Или все-таки скалится?
- Что ты здесь забыла, девочка? - все-таки улыбка. Вижу его идеальные белые зубы. А следом проносится картинка, как он слегка зажимал ими мои соски до приятного покалывания. Хочется провести по ним ладонью, стереть эти яркие ощущения.
Его обращение режет по живому. Не хочу верить, что вот его, такого, я любила, отдавала себя полностью. Хоть и знала, что нельзя. Не оценит ведь.
- Если скажешь, что ты пришла за легкими деньгами, можешь собирать свои шмотки и валить на хер. Этого бреда я наслушался. Так что подумай, перед тем, как ответить.
Хочется ругаться и бить. Потом упасть от бессилия и повторить все по-новой. Его жестокость и бескомпромиссность такая острая, как лезвие. Царапает скоро, но глубоко. Рана кровит, не затягивается. Я чувствую себя жалкой.
Пару лет назад Алене поставили астму. Несколько месяцев она проводит с бабушкой на море. Это облегчает ее состояние. Поэтому мне нужны эти деньги. Много и быстро.
- На учебу. Вы же сами сказали, что у меня нет образования.
Ольшанский наконец встает со своего места. Звук его шагов разносится эхом по помещению. Я перестаю дышать. Перед глазами все расплывается, картинка становится мутной, а тошнота сильной.
В нос ударяет его парфюм. Он его сменил. Раньше Олег пах мятой. Она освежала и дарила спокойствие. А теперь горький табак со сладкими нотами и что-то жгучее, обжигающее нутро, мужское. И этот аромат вцепляется в мои легкие до остервенения цепко.
