Строгий отчет - страница 7

Попытки бунта всегда пресекались, хулиганов били по рукам. В памяти всплывает история со статьей Владимира Бушина «Кушайте, друзья мои. Все ваше…», которая была напечатана в журнале «Москва» в 1979 году. Критик в ней разобрался с исторической прозой Булата Окуджавы. И сейчас статья читается прекрасно: она ладно сделана, точна и не оставляет сомнений по поводу таланта Окуджавы как исторического романиста. Бушин мгновенно прославился. Текст особо смаковался в писательских компаниях. Следующая статья литературного критика вышла в 1986 году. «Сведение личных счетов» и волюнтаризм не поощрялись.

Сложилась парадоксальная ситуация. Чем разбираемый текст был новее, тем статья о нем скучнее и унылее. И наоборот. Гремели работы Лотмана о Пушкине. Настоящим бестселлером могла стать книга о Шекспире. Издание же с подзаголовком «современная советская литература» прочно врастало в прилавки книжных магазинов и позже находило последний, тихий приют на библиотечных полках. Неудивительно, что по-настоящему любящие слово критики независимо от их мировоззрения (Вадим Кожинов, Бенедикт Сарнов, Олег Михайлов) вынужденно мигрировали в иные сферы литературы.

Нужно отдать должное нашим коллегам из прошлого. Все же в большинстве своем советские критики сами были людьми читающими, поэтому они симпатизировали – а самые совестливые и сочувствовали – любителям книг. Автор предупреждал читателя сразу. Взгляд на обложку – и протянутая рука потенциального поклонника советского Белинского замирала в воздухе. Был особый изыск – сочинить название сборника критических статей, сразу и бесповоротно отвращающее от его чтения. Возьмем базовое название: «Память сердца». Книга об исторических романах могла именоваться «Долгая память сердца». Если труд посвящался военной литературе, то рождался вариант «Суровая память сердца». Книга о современной проблемной прозе радовала не меньше: «Сердце обретает память».

В названиях приветствовались многоточия, намекающие на особое эмоциональное состояние критика, взволнованность от прочитанного, некоторую переполненность мыслями и чувствами. В аннотации пунктуационная имитация непосредственности отливалась в формулу «автор ведет живой, искренний разговор с читателем». В ту же кассу – фотография критика, задумчиво и со смыслом прикусившего дужку очков.

Название, аннотация и портрет гармонично сочетались с содержанием. Любимые жанры советских критиков – литературный портрет и обзорные статьи. Выбор первого объясняется биографическим моментом. Если поэты и прозаики могли прийти в литературу от сохи или станка, то в критики зачастую забривали доцентов филологических факультетов пединститутов. Как люди рациональные и рачительные, они использовали тексты своих диссертаций в качестве базы «литературной работы». Отсюда во многом мертвящий, замороженный язык их критических публикаций. Естественно, что, защитив диссертацию, допустим, по творчеству Федина, критики продолжали писать о нем, но уже для «широкого круга читателей». Тексты разных лет не единожды переписывались, переназывались. Ограниченность круга читателей играла в пользу критика. Чем незаметнее и тише пройдет публикация, тем больше шансов на вторичную переработку литературного продукта.