Структуры господства, граждане и институты - страница 8

. История свидетельствует, что демократические институты с разной степенью успешности ограничивают развитие отношений господства под своей сенью. Согласно Давиду Рансимену, авторитетному исследователю истории демократии, последняя может быть описана как «совмещающиеся» друг с другом истории «успеха» и «пессимизма и страха» [34]. Эти истории могут быть описаны и как хроника меняющегося соотношения между успешной политикой эмансипации и политикой господства (их источников, ресурсов, агентов, стратегий). С последней четверти прошлого века в континууме «эмансипация – господство» власть и политика даже в устойчивых демократиях демонстрируют тенденцию к смещению в сторону полюса «господство», подтверждая справедливость замечания, что «успехи демократии за последние 100 лет не привели к созданию более зрелых, прозорливых и понимающих самих себя демократических обществ»[35].

В 1649 г. деятели английской революции XVII века констатировали: «„находя по горькому опыту, что господство корыстных интересов властно склоняет большинство людей, однажды облеченных властью, обращать ее на укрепление своего господства и к ущербу для нашей безопасности и свобод… что обычно люди, противодействуют очень слабо или вовсе не противодействуют. установлению произвольной и тиранической власти и ввержению всех дел в состояние анархии и беспорядка, если не установлены наказания за подобные пагубные преступления и деяния»[36]. Столетия спустя современные общества с разными демократическими формами правления продолжают накапливать этот в чем-то общий для всех и одновременно уникальный для каждого «горький опыт», который авторы одного из первых демократических манифестов Нового времени хотели оставить в прошлом. Суждение, что власть, перерожденная в господство в условиях народного правления, являет собой даже худшую форму власти, чем власть короля, подтверждается практикой граждан, которые с разной степенью успеха пытаются удерживать пристрастное к «корыстным интересам» представительное правление от использования полученной демократическим путем власти не для служения общему благу, но, напротив, для порождения новых форм угнетения и господства.

Общей тенденцией текущего всеохватного кризисного состояния представительных демократий является экстенсивное и интенсивное развитие социальных отношений господства, которые лишают формальные демократические институты и практики их примордиального содержания и формируют пространство неполитической власти.

Постоянные волны кризисов – ординарная ситуация для всех считающихся демократическими обществ вне зависимости от моделей демократического порядка. Однако, утверждает Д. Рансимен, угрозу демократии несет не столько хроническое кризисное состояние, сколько общие «родовые черты» демократических кризисов. Во-первых, они, к несчастью, не оказываются тем моментом истины, когда делается понятно, что же по-настоящему важно. Напротив, «демократические кризисы – это моменты предельной путаницы и неопределенности. Преимущества демократии не становятся яснее; они остаются перемешаны с ее недостатками»[37]. Пережив кризис благодаря адаптивности и гибкости демократической системы, «демократические общества становятся самоуверенными, а не мудрыми: демократии усваивают лишь то, что они могут пережить собственные ошибки» и, как следствие, «бредут от одного кризиса к другому, нащупывая свой путь впотьмах»