Аленка мило дернула плечами и неуверенно улыбнулась, уткнувшись мне в грудь. За стеклами занимался рассвет. Я целовал ее, как только мог. Мне хотелось забрать ее боль себе. Я целовал ее всю. У меня дрожали руки, когда я гладил ее.
– Совсем не больно, – тихо сказала Аленка. – Совсем.
Но я навсегда запомню ее сдавленный стон и закушенные губы в тот момент, когда я уже не смог остановиться.
– Прости меня? – я заглянул Аленке в глаза. – Прости?
– Никита, ты – дурак, – важно ответила она, а ее руки снова стали опускаться по моему телу.
– Что ты делаешь? – я не пытался ее остановить.
– Тоже самое, – еле слышно прошептала она. И повторила: – Тоже самое.
Я закрыл глаза. Меня разрезало на части. Я старался передать ей хоть часть того наслаждения, какое испытал я. Очень хотелось, чтобы Аленка это почувствовала тоже. Тоже самое…
Мы покинули террасу часа в четыре утра. Добежали до гаражей.
– У тебя волосы пепельного цвета, – Аленка обняла меня. Нужно было прощаться, пока нас не увидели вместе.
– Такого не бывает цвета, – улыбнулся я.
– Бывает. Но только у тебя.
– Что ты дома скажешь? – с тревогой за Аленку, спросил я.
– Выпускной же был. Не думаю, что кто-то меня ждал дома раньше. А наши ребята, еще, наверное, гуляют.
– Ваши, – непроизвольно поправил я ее, чуть нахмурившись.
– Хорошо, – засмеялась она. – Ребята, которые учились с нами в одном классе, наверное, еще гуляют. Так подойдет?
– Более чем.
– Я побегу домой?
– Конечно, – я еще держал ее за руку, но уже чувствовал потерю. Пара мгновений, несколько взглядов, один поцелуй.
И все.
Неохотно просыпается небо с перламутровым оттенком, чуть подрагивает изумрудная листва, хрипло продирают глотки петухи, на траве сверкает бриллиантовая роса, земля уходит из-под ног, а Аленки уже рядом нет.
Как и раньше.
Но чудо успело оставить след в моем сердце. Теплое и прохладное, как первый поцелуй; волнующее и пронзительное, как первая близость; близкое и далекое, как Аленка; незнакомое и родное, как любовь…
Я проснулся, когда на улице стемнело. Испуганно чиркнул спичкой, подозревая, что проспал автобус. Взглянув на часы, я облегченно дунул на пламя и включил настольную лампу. Торопливо оделся.
Мысленно извинившись, я перемахнул через забор очередного палисадника. Ножиком срезал охапку цветов и снова понесся к Аленкиному дому. Через пару часов дверь ее квартиры была наполовину завалена всевозможными цветами. Правда, это было похоже на стог, но сверху я украсил получившееся не слишком гармоничное единство розами, срезанными в городском саду. На мое счастье, двор Аленки был пуст, и в подъезде мне никто не встретился.
Я суетливо запихивал заранее приготовленные вещи и книги в сумку. Услышав шум в коридоре, потушил свет в комнате и замер, пока звуки не переместились на кухню. По деревянному полу я ступал осторожно, чтобы не скрипнуть половицей и не задеть что-нибудь в темноте.
Перевел дыхание лишь в подъезде.
Удаляясь от дома, я ни разу не обернулся.
Автовокзал был практически пуст. Оставался лишь один последний рейс.
Поскольку автобус был не полон, я пересел на задние сиденья. Скинув ботинки, я удобно развалился на шести последних сидениях. Положил сумку под голову и смотрел, как огни города становились реже, пока не исчезли совсем.
Эмиль
Дом, где жил сумасшедший фотограф, находился на окраине города. Старик занимал половину первого этажа двухэтажного каменного дома с очень маленькими окошками. Отдельный вход к старику располагался за углом дома. Странная конструкция: с фасада обычный дом с подъездом и несколькими квартирами внутри, а с другой стороны – вход в квартиру старика.
