– Чтобы я не казалась такой страшной, когда будешь брать плату за услугу? – усмехнулась я криво.
– Нужна ты мне больно, безродная. Несчастная дуреха, которую от казни спасет только чудо. Но дуреха ты бесстрашная, если принцу отпор на балу дала. Я таких еще не встречал. Даже интересно стало, чем все закончится.
Страж смотрел прямо в глаза, и на миг показалось, что я все еще сплю. Никто за эти десять дней не жалел и не щадил меня. Все только боялись, хотя с пудовыми кандалами, блокирующими магию, я нормально не могла передвигаться, не то, чтобы еще и колдовать.
Что же изменилось? Я не верила в помощь ис-тэ, только не он. И не владыка Криты. Тот, кто предал, вряд ли станет беспокоиться о безродной магичке с неуправляемым резервом. Разве что король пытается заглушить чувство вины подачками и мнимой помощью, хотя вряд ли такие люди умеют сопереживать и жалеть о содеянном.
Но я не гордая. Кто бы не приказал меня умыть, он позволил последние часы жизни почувствовать себя пусть не человеком, то хотя бы подобием.
Не стесняясь стража, я тяжело поднялась и, подволакивая ноги, доплелась до широкой миски на полу. Не удержавшись, упала перед ней на колени. Прежде чем умыться, опустила в прохладную воду пальцы и удивилась, что в этот раз она прозрачная и чистая. Набрав в лодочку побольше, жадно напилась, а потом увлажнила спутанные волосы и осторожно, не касаясь глубоких царапин на щеках, губе и подбородке, вытерла на лице грязь. Отражение в воде качалось, расплывалось, мелкие капли неудержимых слез сбегали по спинке носа и падали в миску, смешиваясь с помутневшей водой.
Я по-настоящему выдохлась. Не осталось сил притворяться сильной.
– Вот, – страж положил на топчан узкий деревянный гребень и отвернулся, словно смутился. – Это поможет распутать волосы. Я вернусь за тобой, как истечет время. Надеюсь, ты успеешь поесть и написать письмо. И переоденься.
Я истерично прыснула. Поесть? Переодеться? Он, видимо, с луны свалился, или дверью ошибся, потому что прошлые стражи разве что не плевали мне в тарелку, а новую одежду я не просила, это было тщетно. Те звери рвали остатки моего платья с особым наслаждением, будто раздеть меня и унизить был приказ свыше.
Я на миг застыла над миской, невольно вспомнив Новогодье.
Синарьен так нежно снимал с меня это платье в нашу последнюю ночь, что одно воспоминание – и я снова задрожала, будто в горячке, стигма запульсировала, словно пыталась вырваться наружу. Светло-салатовый лиф праздничного наряда давно превратился в грязно-серую кольчугу с пятнами крови, казалось, кто-то увлекся и вышил маки не там, где положено. Белая многослойная юбка истончилась, с одной стороны порвалась и напоминала половую тряпку, а не красивое бальное платье.
Но щемящая радость от близости не покидала меня. Мы были вместе. Мы были счастливы. Там. В другом мире. В другом времени.
Я перевела взгляд на стену, чтобы смахнуть непрошенные слезы жалости к себе. На узкой полочке для обедов заключенных стояла горячая пшеничная каша, на ее вершине расплывался кусочек золотистого масла.
Сжавшись от тоски и беспомощности, я уронила голову на ладони и долго не могла успокоиться. Это будто благо перед казнью. Наверное, так и есть. Какой смысл мучить ту, что уже одной ногой в могиле?
Горячие слезы пробирались сквозь пальцы и обжигали израненную кожу.
